Гадалка встала с кресла. Взяла со стола бутыль с водой.
— Встань сюда, — велела она, указав внутрь большого круга. — И откройся, когда я скажу. Мне нужна будет сила лоа. И еще одно: не покидай круг. Иначе может случиться нехорошее.
При слове “нехорошее” ее слова блеснули, и я не стал спорить. Молча шагнул в круг, и гадалка начала ритуал.
Открыла его и облила обнаженное тело. А затем низким голосом затянула ритмичную песню.
Мне сложно было разобрать слова, но то, что доносилось до моих ушей, не было языком живых. Каждое из слов принадлежало забытым народам, тем, кто смотрел на нас сейчас из сумрака, сгустившегося вокруг. Звуки были чем-то между воем и рычанием. Воздух сгустился, став похожим на засахарившийся мед. Я не мог пошевелиться, не мог вздохнуть и воспроизвести хоть какой-нибудь звук. Но тело мне больше не принадлежало. Мне оставалось лишь смотреть на происходящее.
— Откройся, — скомандовала Муэрте и сорвала с себя блузку, оставшись полностью обнажённой выше пояса. Ее кожа сияла, даже несмотря на множественные отметины, которые я поначалу принял за шрамы. Но когда ведьма потянулась, я смог рассмотреть сотню крохотных искусно нарисованных перьев на спине. Может быть, зрение меня подвело, но изображения сложились в крыло и слегка качнулось, чтобы тут же вернуться.
Я послушно исполнил просьбу, чувствуя, как ее сила сливается с моей. Только вот вкуса Муэрте я не чувствовал. Она словно высасывала из меня силу.
Песня ускорилась. Слова стали быстрее, ритмичнее. А затем словно нехотя, но неотвратимо развернулись огромные крылья из чернильных блестящих перьев. Они были поистине великолепны и чудовищно огромны. Вскинув тонкие руки вверх, Муэрте закричала.
Мне не нужно было смотреть, чтобы видеть костлявые лица, оскаленные в ухмылках, которые покачивались в темном тумане. К нам тянулись длинные руки. И звали пойти за ними. Но костлявые пальцы словно упирались в круг. И бессильно отступали.
Ведьма, казалось, становилась все более зловещей, если это было возможно. В ее волосах прорезались серебряные пряди и они становились все шире. Кожа истончалась, обтягивая мышцы и напряжённые сухожилия. Она дрожала все сильнее и мир все больше сжимался вокруг нас.
А затем, с потолка опустился ядовито-зеленый луч, поглотив лежавшее на полу тело. Виктор резко вдохнул и открыл глаза. Сел на полу, потирая грудь. И тьма рассеялась.
Муэрте обессиленно опустилась на пол. Ее роскошные крылья потеряли почти все перья, превратившись в остров из костей и обугленной плоти.
Трясущейся рукой, ведьма взяла с пола бутылку рома и сделала несколько жадных глотков.
— Я… вернулся?
Голос Виктора прервал воцарившуюся в салоне тишину. Феникс сел на полу, с удивлением осматриваясь по сторонам.
— Да, — подтвердил я. — Ты вернулся. — Как там, на той стороне?
Виктор наморщил лоб, словно бы вспоминая:
— По-разному, — ответил он. — Но в этот раз я попал в по-настоящему жуткое место. Гигаполис. Район, затянутый смогом от работающих мануфактур.
— И наверняка ты был там князем, — усмехнулся я.
Но Виктор только головой покачал:
— Там нет князей. Вообще нет разделения на элиты и простолюдинов. Только рабочие и какие-то “партийцы”. Еще “народная рабочая дружина”. Обращаются друг к другу “товарищ”. Наверное, все друг друга знают. И Сила есть у всех.
Я только рот открыл, слушая друга. Поистине ужасное место.
— И партийцы определяют, кем ты будешь. В зависимости от того, к чему душа располагает. Там целый обряд создан для определения, что ты лучше всего умеешь. Меня назначили в народную дружину, но по дороге до места объявили тревогу, и я попал в туман. А вышел уже здесь.
Я зябко повел плечами и покосился на Муэрте. Но гадалка только кивнула, подтверждая слова друга.
— В общем — вовремя вы меня вытащили, — признался парень, поднимаясь с пола. — Спасибо. А еще они делят ресурсы от каждого по способности, и личных счетов там нет. Там вообще денег нет….
— Ладно, хватит на сегодня ужасов, — оборвал я друга. — Муэрте, у тебя, случайно, не найдется, во что можно одеть этого “товарища”?
***
Цеха Краснооктябрьского района были превращены в горы битого строительного мусора. Обломки бетонных плит с торчащими арматурными прутьями и битый кирпич. Широкие бетонные дороги захламляли горы мусора, а трубы в отдалении, уже не дымили. Кое-где были видны уцелевшие буквы, или даже слова. Труд, партия, единство. Впрочем, лозунги везде были одинаковы. Все районы были похожи друг на друга как братья-близнецы.
Несколько бойцов в серой броне засели в одном из домов неподалеку от центральной площади. Когда-то здесь проводили праздничные митинги и демонстрации. Теперь же, площадь была засыпана обломками бетонных плит. Памятник Вождю был разрушен. А это означало только одно: Район был нежилым. Партия его уже не контролировала. Лишь два здания уцелели.