Нянечка потом отказалась отмывать Андрюшину палату, говорит: “А какой в этом смысл? Он всё равно всё загадит, он же дурачок”.
Странно, но когда Андрюша только появился в нашем отделении, он не казался дурачком. Сидел, раскрашивал картинки, рассматривал книжки… Он здесь, прямо на глазах, деградирует! С каждым днём… С ним же совершенно никто не общается! У него всё ещё коклюш, в палате он по-прежнему один и на запоре. (Что не мешает мальчишкам, когда никто не видит, проникать в Андрюшину палату и поколочивать его). Медсестры и няньки с ним не разговаривают, и уж, конечно, никто не читает ему книжек и уж, конечно, никто с ним не играет… Приносят лекарство, еду – и тут же запирают. Маленький осуждённый. Осуждённый на одиночество. Тут даже если и совсем здорового ребёнка поместить в такие условия, он станет идиотом.
Очень тяжело чувствовать своё бессилие. Когда ничего не можешь изменить. Ведь я, к сожалению, тоже не могу с Андрюшей общаться. Занесу ему передачку и торопливо ухожу от его коклюша: упаси Боже подцепить что-нибудь и перенести Ксюше.
Да и вообще не имею права заходить к нему. Всё время нарушаю здешние правила, которые запрещают заходить в другие боксы и выходить в коридор без особой необходимости. Но как я могу не выходить и не заходить? Это невозможно: жить в аквариуме – и ничего не замечать вокруг. Невозможно: всё видеть – и ни на что не реагировать. Вон опять кто-то плачет в уголке – надо утешить; вон кто-то в драке сцепился – надо разнять. И каждый раз, идя по коридору, улыбнуться сквозь стеклянные двери Андрюше Набокову…
Всё-таки ужасно безбожная у нас страна. И это особенно остро чувствуется в больнице, и более всего – в роддомах и в детских больницах. Да, я понимаю: мало денег отводится на медицину, маленькие зарплаты. Но за одну и ту же зарплату одна нянька полы моет, а другая – нет, одна раздатчица кладёт полновесный кусочек масла, а другая – половинный, и при этом – кашляет на него своим вирусом. Так сказать: вирус в нагрузку.
А Андрюша уже высматривает меня. Когда иду по коридору – стучит в стеклянную дверь, кричит: “Мама, ам-ам!” Господи, где же эта мама?! И как ей живётся – спокойно?… Хотелось бы мне посмотреть на неё. Хотя… зачем? Ну, вот, я посмотрела на мать Юрочки – и что, я узнала что-то новое о жизни? Пропитое, отудловатое лицо, бегающий взгляд…
Особенно мне удаются две сказки: “Снежная королева” и “Спящее королевство”. Каждый день я рассказываю Ксюше и ту, и другую. Если днём “Снежную королеву”, – то перед сном “Спящее королевство”. Или наоборот.
А когда я ей первый раз рассказала про Спящее королевство, Ксюша потребовала тут же, немедленно, рассказать ей второй раз! и третий! Слушала взахлёб и никак не могла насытиться.
Со “Снежной королевы” у Ксюши началась любовь к Андерсену. Хотя она и раньше обожала “Оловянного солдатика” и “Принцессу на горошине” – но именно в “Снежной королеве” Ксюше открылась вся сила и красота Андерсена.
Две недели рассказывала – каждый день. Потом Антоша выписался и отыскал дома старого потрёпанного Андерсена – ещё моего. Прочли. Потом папа принёс нового роскошного Андерсена с картинками. Прочли. Проглотили! Потом друзья передали ещё одного Андерсена. – Прочли.
И… всё равно то и дело слышу нежнейшую просьбу: “Расскажи про Снежную королеву”. А последнее время заказывает, какой конкретно эпизод ей рассказать: то про тролля и кривое зеркало, то про мальчика и девочку, то про старушку, которая умела колдовать. И уже идут вопросы, допытывания, уяснения. Например, недавно целый вечер говорили с Ксюшей о том, какой вред от кривого зеркала. А в другой раз, сидя за очередным вырезанием, мы довольно долго говорили о старушке, которая вроде бы и не злая, но колдовство своё употребила всё же во зло.
Ксюшу волнуют этические моменты. У неё обострённое желание разобраться: где зло, а где добро?
А ещё нам Анюта привезла Детскую Библию, полную, оба Завета.
– Давай почитаем, – сказала Ксюша. – Только я сама выберу, какое место читать.
– Выбирай.
Листала, листала эту огромную книгу…
– Вот, здесь, – говорит. – Это место.
И что же она выбрала? – Гефсиманский сад, поцелуй Иуды.
Из всей Библии выбрала то, что ей больше всего не даёт покоя: ПРЕДАТЕЛЬСТВО. И то, что за ним последовало… Этот момент в истории Христа не даёт ей покоя. Она думает об этом, пытается понять. Как-то, ещё дома, она спросила меня: “А что значит ”иудин поцелуй"?