– Настя, а ты почему не ешь? – спросила Капа.
– Я худею. Ну, разве что совсем чуть-чуть… Буквально пару маленьких кусочков.
– От торта не толстеют. От торта поправляются, – прогудел Михаил Иванович. – А хозяюшка у нас – молодец! Вкусно готовит. Надо бы нам чаще собираться. И не по выходным, а каждый день. Как раньше…
– Как раньше, я не могу. Бабушка заболела, и меня теперь сдают в садик.
– А что говорит медицина? – спросил у доктора Михаил Иванович.
– Кхе, кхе… Я бы в два счёта вылечил старушку, но вы же знаете, что я детский доктор. Вот если бы она болела свинкой…
– У бабушки радикулит, – сказала Капа.
– Радикулит – это когда спина болит, – с видом знатока пробасил Михаил Иванович. – Ей надо в дупло залезть: пчёлы радикулит в один счёт вылечивают.
– Капитолина! Где ты? – заскрипела пружинами бабушка. – Что-то я тебя совсем не слышу. Кажется, я очки потеряла.
– Бабушка, я сейчас! Только вы не уходите, – попросила гостей Капа.
– Не получится, – взглянув на будильник, сказал доктор. – У меня в полвторого приём. Если опоздаю, дети всю больницу разнесут.
– Посидели и хватит, – прогудел Михаил Иванович.
– Всё было очень вкусно, – прощебетала Настя, доедая третью порцию.
– Ну, пожалуйста! Вон ещё сколько торта осталось, – сказала Капа и бросилась в спальню.
Бабушка лежала на кровати. В одной руке она держала очки, а другой рукой шарила под подушкой.
– Вот так всегда. На минутку сняла, а теперь не найду никак.
– Бабушка, да они же у тебя в руке!
– Точно! Вот голова садовая! Нет чтобы сразу в руке поглядеть.
Бабушка надела очки и внимательно осмотрела внучку. Руки-ноги у Капитолины были на месте, но бабушка всё равно недовольно поджала губы:
– А почему ты вся в песке? Опять торт делала? Лучше бы цветы полила.
– Ну, бабушка, – захныкала Капа, – я их уже сто раз поливала. И потом мне надо одно дело сделать…
– Какие у тебя могут быть дела? Не понимаю…
Ответа она не дождалась, потому что Капы в комнате уже не было.
– Руки помой! И колени! Всю квартиру пропесочила! – крикнула вдогонку бабушка и погрозила пальцем дверной ручке.
Капа очень торопилась, но всё равно опоздала. Гости ушли, даже не попрощавшись. Она обвела комнату взглядом. Всё было, как обычно. У кресла валялся потёртый плюшевый медведь, на подоконнике сидел пластмассовый доктор, из ящика с игрушками выглядывала кукла Настя.
– Эх, вы! Не могли подождать… – прошептала Капа.
Она посмотрела на будильник. Было ровно полвторого.
На столе стоял недоеденный песочный торт.
БАНДИТ СЕМЯКИН И СТЕСНИТЕЛЬНАЯ СОБАКА
Здоровенный третьеклассник Вовка Семякин уже и не помнил, кто первым назвал его бандитом. Кажется, тренер по фигурному катанию. В секцию фигурного катания его привела старшая сестра Катя, когда Вовке стукнуло пять лет и он ещё не был таким здоровенным.
– Фактура хорошая! – повертев Семякина, сказал Катькин тренер. – На коньках умеешь?
– А чего тут уметь? – буркнул Вовка и достал коньки.
– Ну, покажи, покажи, – благодушно проговорил тренер и подмигнул Кате. – Только возле бортика, чтоб тебя не зацепили.
В ледовой коробке со зверскими лицами носились взрослые фигуристы. Они подпрыгивали, махали руками и по-всякому раскорячивали ноги. Из-под коньков с противным скрежетом летели белые брызги. Семякин вздохнул и вышел на лёд.
– Ну, давай, – сказал тренер.
И Семякин дал. Он оттолкнулся от бортика, и его сразу понесло к центру площадки. Какая-то тётя в блестящем купальнике, увидев Вовку, резко свернула и с разгону врезалась в раскрученную пару. Пара тут же распалась и поехала лёжа, сбивая всех подряд. В секунду каток превратился в ледовое побоище. Он был сплошь усеян разрядниками, кандидатами и мастерами фигурного катания, и только будущий здоровенный третьеклассник невозмутимо катился дальше…
Тренер долго ловил ртом воздух, а когда поймал, закричал на весь Ледовый дворец то ли с досадой, то ли с восхищением:
– Ну, ты и бандит!
Больше Семякина на фигурное катание не водили, но слово «бандит» к нему прилепилось прочно.
А может быть, виноват был вовсе не тренер, а твёрдый характер Семякина. Несговорчивый и упрямый был у Вовки характер. Вот, скажем, любой знает, что когда тебе делают замечания, надо низко-низко опустить голову и уныло бубнить «я больше не буду». Семякин тоже опускал голову и смотрел в пол или в землю, если его замечали во дворе, однако никогда – слышите, никогда! – не говорил «я больше не буду». Это очень расстраивало взрослых, но, как они ни старались, а заставить Семякина говорить неправду у них не получалось.