Щенок всем понравился. Он был маленький, чёрный и очень стеснительный. Если он делал лужу в коридоре, то ложился рядом и закрывал лапками мордочку. А если сгрызал мамины туфли, то не только закрывал лапками мордочку, а ещё и виновато повизгивал.
– Ничего, – говорил папа, – эта стеснительность скоро пройдёт. Просто надо набраться терпения и ждать.
Но сколько они ни ждали, стеснительность не проходила. Наоборот, она даже усилилась. Когда Бузьке исполнилось пять месяцев, он уже не помещался на кухне. А если заходил в большую комнату, обойти его можно было только по дивану.
– Да, стеснительный пёсик, – говорила мама, протискиваясь между Бузькой и холодильником. – А ты точно знаешь, что это доберман?
– Конечно! – уверенно отвечал папа. – Ведь я же его покупал.
– Тогда объясни, почему из него всё время лезет шерсть, – спрашивала мама и доставала совок.
С появлением Бузьки Семякину совсем житья не стало.
– Во! Идёт бандюга, – шипела зловредная бабушка Бабарыкина, когда Вовка выводил щенка во двор. – Ишь, и собаку себе завёл под стать. Такая укусит и не подавится.
Старушки на скамейке дружно кивали головами. И хотя не все были согласны со зловредной бабушкой, перечить ей никто не решался.
– Что ж это за порода такая? – спрашивала дворничиха тётя Маша. – Ты глянь, ростом с телёнка, а кучерявый.
– Самая что ни на есть бандитская порода, – радостно объясняла зловредная бабушка Бабарыкина. – Злоберман-гавчер называется.
Старушки ёрзали на скамейке и испуганно охали, а добрейший Бузька виновато шевелил мохнатыми ушами.
Каждый день Семякин воспитывал Бузьку «на злость». Он выносил из дома старый плащ и вешал его на ветку. На ветру плащ раскачивался, махал руками и зловеще шуршал.
– Фас! – орал Вовка, спуская караульную собаку с поводка.
Бузька реагировал моментально. Он оборачивался и лизал Семякина в нос. От этого нос у Семякина всегда сверкал, не то что всё остальное…
Так было до тех пор, пока Вовка не положил в карман плаща кусочек колбасы. Плащ с колбасой понравился Бузьке больше. По команде «фас» он бросился к дереву и съел кусочек вместе с карманом.
Это уже было что-то. Оставалось только придумать, как незаметно подложить колбасу в карман зловредной бабушке Бабарыкиной.
Семякин крепко привязался к Бузьке, но иногда Бузька здорово мешал.
– Вовка! Пошли в подъезд серу взрывать, – звал Толик Гусев, по прозвищу Гусь. – Я её в ключ набил. Жахнет так, что стёкла повылетают!
Семякин дёргался, но его держала привязь, на другом конце которой болтался Бузька. Не любил Бузька гулять в подъезде, и, как Вовка ни старался, сдвинуть с места щенка ростом с телёнка не удавалось.
– Подожди, я сейчас, – пыхтел красный от натуги Семякин.
– Да ну тебя! – отмахивался Гусь и скрывался за дверями.
Через минуту раздавался страшный взрыв, а через две – Гуся увозила скорая помощь. Ещё через полчаса он появлялся во дворе весь в бинтах, как герой войны, и шепелявил через щёлочку в повязке:
– Ну, как? Ш-ш-шила?
– Гав-гав! – вместо Семякина отвечал щенок, потому что у Вовки от зависти перехватывало дыхание.
И всё-таки однажды Бузька вспомнил свои немецкие корни. В тот день после уроков они гуляли по двору. Было тихо. В песочнице ковырялась Капа. Жорика забрали обедать. Доминошники ещё не вышли. Зловредная бабушка Бабарыкина, вооружённая большой кошёлкой, ускакала на базар. Старушки без своей атаманши разлетелись по домам.
Семякин безнадёжно науськивал Бузьку на фонарный столб. Бузька молча вилял хвостом. Столб ему явно нравился, и он не хотел на него науськиваться. Чтобы разбудить злость, Семякин зарычал и дёрнул щенка за хвост. Это помогло: Бузька оглянулся и клацнул зубами. Вовка тоже оглянулся и увидел, как в их подъезд входят двое. У одного в руках был чемоданчик, как у водопроводчика, а другой держал под мышкой мешок.
«Странно, – подумал Семякин, – зачем нам чужие водопроводчики, если у нас есть свой сантехник Ерёмушкин?» Бузьку это тоже удивило: он зарычал и потащил Вовку к подъезду. Семякин хотел его удержать, да куда там! Бузька грёб ногами, как морж в проруби. Возле подъезда щенок остановился, понюхал асфальт и на цыпочках, в смысле очень тихо, проскользнул внутрь. Семякин зашёл за ним и ахнул. Тот, что с чемоданчиком, стоял на коленях и ковырялся отвёрткой в замке зловредной бабушки Бабарыкиной, а тот, что с мешком, сидел на ступеньках и полировал носовым платком нож с наборной ручкой.