– То есть вы хотите сказать, что Мангуст вас знает и может в любой момент разыскать вас и убить?! Даже здесь и сейчас?! – Мамлюк оторопел настолько, что отложил отвертку, которой в этот момент что-то прикручивал.
– Здесь – крайне маловероятно, – утешил я опешившего коротышку. – Насколько я понял, Мангуст телепортируется лишь в те места, какие ему известны, а на «Ариозо» он никогда не был и вообще не знает о ее существовании. Да и со мной он знаком лишь поверхностно: незадолго до того, как он присоединился к Талерману, у нас с Мангустом были кое-какие общие дела. А ищет он меня вовсе не из мести – просто пытается выслужиться перед Умником, дабы тот почаще отпускал его к живущей за Барьером семье. Мангусту может повезти со мной лишь в двух случаях: если он прознает, где я буду находиться в тот или иной промежуток времени, или же наткнется на меня чисто случайно. Как видишь, оба варианта дают нам с Мангустом мало шансов столкнуться на узкой дорожке. Особенно с учетом того, что я умею полностью видоизменять свою внешность.
– Странно. – Мамлюк недоуменно наморщил лоб. – Что-то тут не вяжется… Если вы предугадали появление Мангуста на точке «Ларго», то почему не устроили там западню и не убили его, а дали спокойно уйти… в смысле телепортироваться оттуда?
– Несмотря на то, что Мангуст опасен, он в нашей игре фигура приоритетная и потому до поры до времени неприкосновенная, – пояснил я. – Именно через Мангуста и его жену нам удалось выведать реквизиты банков, пользуясь услугами которых G.O.D.S. финансирует проект Умника. Без этой информации разработка нашей операции застопорилась бы. Это во-первых. Во-вторых, у нас есть рычаг давления на нашего «прыгуна» – его семья, чье нынешнее местонахождение нам известно. «Гаранты», конечно, тоже за ней присматривают. Но Мангуст знает о наших возможностях и потому будет нервничать и колебаться, если вдруг однажды мы вступим с ним в открытое противостояние. Ну и, в-третьих, этот человек – правая рука Талермана, которую мы, теоретически, можем выкрутить болевым приемом и тем самым принудить Давида к капитуляции. Надо только надавить на него умело и ни в коем случае не переусердствовать, потому что со сломанной рукой он может стать неадекватным и непредсказуемым. Пока же ему фартит и его Исгор развивается более-менее стабильно, поведение Умника в целом укладывается в наши прогнозы. Как и поведение Мангуста, хотя прогнозировать его действия, а тем более перемещения по Пятизонью намного сложнее. Кроме Исгора, я знаю лишь одно место, где он наверняка еще не раз объявится. И оно расположено отсюда буквально в ста шагах. Это – бункер Упыря, которому Мангуст, насколько я понял из их последней беседы, задолжал денег и которому он прежде постоянно сливал добытую им в Зоне информацию. Вот почему Упырь также представляет для нас большую ценность.
– Спасибо, теперь все понятно… И с чего вы планируете начать подбираться к банковским счетам G.O.D.S.?
– С визита к Дьякону. И не намерен это откладывать. Я отправлюсь к нему уже сегодняшней ночью.
– Что-то я не улавливаю связи между этим религиозным фанатиком и покровителями Талермана. Разве они знакомы или у них есть какие-то общие интересы?
– Нету, насколько я в курсе. Но это не имеет для нас значения. У Дьякона я возьму, фигурально выражаясь, ключ зажигания, который запустит двигатель нашей операции и стронет ее с места. И едва это произойдет, вернуться на исходную точку и начать все сначала будет уже невозможно…
Невозможно вернуться на исходную точку… Девиз, который я непременно выбил бы на своем гербе, будь у меня таковой. Лишь однажды мне посчастливилось исправить допущенную мной фатальную ошибку и начать жизнь заново, но цена, какую я за это заплатил, устроила бы далеко не каждого. Даже удивительно, что она вообще оказалась мне по карману…
Трудно сказать, согласился бы я сегодня добровольно сгореть заживо, но четыре года назад эта идея не выглядела такой уж дикой. Почему? Ну, во-первых, меня намеревались поджарить в исключительно научных целях умнейшие на планете люди, которые, разумеется, не были заинтересованы в моей гибели. А во-вторых, мой жизненный путь на тот момент уперся в глухой, непроходимый тупик, и иного способа выбраться из него, кроме как подвергнув себя экспериментальному самосожжению, я попросту не видел.