Друзья не бросили Индзыра в беде. Они построили ему домик неподалеку от деревни, купили рубаб. Там он и жил, деля свое горе с рубабом. Единственным, самым близким другом, которому он посвятил всю дальнейшую жизнь.
Шло время, Индзыр состарился, многих его друзей уже не было в живых, но дом музыканта никогда не пустовал. Приходили молодые люди, пели, играли, пили чай, веселились…
Он так и не выздоровел окончательно, бывало, найдет на него, и он начинает плакать. Молчит и плачет. Даже в хорошем настроении он мало говорил.
Но сегодня он был не такой, как обычно. Никого не замечал, поглощенный игрой. Чай в его пиале совсем остыл. Он словно хотел найти в звуках рубаба то, что потерял в жизни.
Все село знало историю Индзыра, мы решили, что он снова погрузился в воспоминания. К его молчанию все давно привыкли и не заговаривали с ним.
Мелодия рубаба становилась все тоскливее и вдруг смолкла.
Старик плакал, будто слезы могли унести его боль.
Перевод с пушту Л. Яцевич
Дурачок Кью
Он всегда куда-то спешил! Неопрятный, с заросшим лицом и бородой клочьями, в старой рубахе с изорванным воротом, словно ворот его душил и он нарочно его порвал.
Шел он быстро, но размеренным шагом, глядя под ноги. Казалось, пусть рушится мир, он все равно не свернет с дороги, не поднимет глаз. Слышалось только его «кью-кью»[Кью — громкий звук, близкий к воплю, крику.] и хруст пальцев сжатой в кулак руки, которую он держал за спиной. Было в этом хрусте что-то пугающее, наводящее ужас.
Мы вприпрыжку бежали следом за ним, швырялись камнями. Он же ни разу не обидел нас, малышей.
Стоило появиться в селе новому сумасшедшему, как мы приходили в восторг. Это было для нас забавой, своего рода представлением. Каждому из них мы давали прозвище, соответственно той или иной его особенности, чаще всего в тех случаях, когда не знали его имени.
Трудно сказать почему, но каждую неделю в нашем селе появлялся какой-нибудь сумасшедший. Возможно, их привлекал небольшой рынок, кроме того, село стояло у самой дороги. И кто бы ни проезжал мимо на легковой машине или грузовике, невольно обращал внимание на высокие кала[Кала — крепость; обычно жилище богатого и влиятельного лица. // Кальян — восточный курительный прибор, в котором табачный дым охлаждается и очищается, проходя через воду.] за серыми глиняными дувалами, к которым лепились маленькие домики, и на кала, стоявшие обособленно, несколько поодаль, тоже за высокими оградами. Здесь же, у дороги, можно было увидеть лавки и несколько гостиниц. Гостиницами их только называли, на самом же деле это были такие же лавки, только немного больше, с пристроенной к ним верандой. Простые койки, старые покосившиеся столы. На столах — пиалы и яркие пестрые чайники. Всего два-три постояльца. Зато там вечно толклись сельские парни. Приходили сюда и сумасшедшие. Попав в деревню, они оставались здесь навсегда.
Пришел к нам в деревню и Кью. Его появление было для нас настоящим праздником. Давно мы так не веселились. Кью все время молчал, словно немой. Лишь время от времени вскрикивал: «кью-кью» и при этом колотил себя кулаком по спине с такой злостью, что казалось — за что-то себя наказывает… Потому мы и прозвали его «дурачок Кью». Взрослые считали, что все это неспроста, что есть у Кью какая-то тайна. Ну, а нашей заботой было лишь позабавиться. Кью был для нас живой игрушкой, и мы, не задумываясь, забрасывали его камнями. При этом на его лице не появлялось ни малейших признаков досады.
От того, что Кью постоянно бил себя кулаком, на спине у него образовалась глубокая рана. Односельчане, жалея его, перевязывали рану, давали ему чистое белье. Но и повязка, и белье в тот же день куда-то исчезали.
Кью все время слонялся без дела. За весь день отдыхал несколько раз и то ради двух затяжек из кальяна[Кальян — восточный курительный прибор, в котором табачный дым охлаждается и очищается, проходя через воду.]. У нас в селе на маленьком рынке была курительная комната, там собиралась теплая компания курильщиков кальяна и было темно от дыма.
Склонившись над кальяном, Кью молча опустошал его одним духом. Изо рта и носа у него валил такой дым, будто из танура[Танур — печь, устроенная в земле для выпечки лепешек.]. Затем, тоже молча, уходил и снова отправлялся бродить.