Гусев сел на вездеход, включил оба моста и без видимых усилий, разве что чуть скрипнув рамой, вытащил машину.
— Чтоб ты околел! — растерянно сказал шофер. — Трактор у тебя, что ли, внутри запрятан?
— Конек-Горбунок у меня внутри. Нравится? Мне тоже… Ну, бывай!
Гусев уехал.
— Что за тягач такой? — в свою очередь поинтересовался сидевший в «газике» пассажир.
— Черт его знает, — пробурчал шофер, почувствовав, должно быть, укол самолюбия. — Гибрид какой-то. Делать людям нечего!..
3
Старшая операционная сестра Наталья Васильевна Гусева аккуратно повесила на плечики халат, надела пушистую мохеровую кофточку, повязала косынку, поправила волосы. Зеркало было мутным, в пятнах, но разглядеть все-таки можно: высокий лоб, серьезные серые глаза, мягкая улыбка — если, конечно, постараться; вьющиеся волосы — без всяких бигуди и перманентов, минимум косметики. Самый минимум. Недавно, соблазнившись, она решила подкрасить веки, так племянница чуть не зарычала от негодования: «Манекенщицы и те не позволяют себе такой вульгарной безвкусицы!» Выражений девочка не выбирает… Ну что ж, можно идти потихоньку, торопиться некуда, еще полчаса…
Она вышла на улицу, в холодный осенний вечер. Улица, пересекая город, уходила в тайгу, и там, на перевале, в кромешной тьме были видны мерцающие огни возвращавшихся с трассы машин.
Она часто бывала на рудниках, и каждый раз, когда их больничный автобус после трудной дороги поднимался на перевал, откуда можно было окинуть взглядом весь их маленький, прилепившийся к реке город, ей становилось тепло и спокойно, словно она возвращается бог знает из какого далека, и потому, наблюдая вереницу устало мигающих фар, она всякий раз желала им поскорее добраться до дому.
Сейчас она даже не подняла головы.
Она старалась думать о только что закончившейся операции — очень сложной, можно сказать — уникальной, но думала, как ни сопротивлялась, о другом. Ждет или не ждет? С цветами или без цветов? Володя бы ахнул: что делается, рушатся устои, его сестра, хранительница очага, топает по морозу в туфельках, ноги у нее мерзнут, нос мерзнет, в голове всякие мысли… Старая дева спешит на свидание! Ни стыда, ни совести. Чужой человек приглашает в Дом культуры, в зимний сад, в буфет, — она идет. Как школьница.
Черепанова она встречала с Володей и раньше, но так, мимоходом. Потом он вдруг, ни с того ни с сего, пригласил их в гости, сказал — на строганину. Володя строганину не ест, она — тоже, но пошли. Потом пригласил ее в кино; потом, узнав, что она когда-то занималась английским, попросил перевести статью для реферата: он заочно оканчивал институт. Сейчас отдаст ему перевод и посмотрит — что он придумает на этот раз. Может — ничего? Ну, значит, ничего. В конце концов, она не ради него мохеровую кофточку надела…
Черепанов ждал ее у входа.
— Зачем вы по такому морозу в туфельках бегаете? — спросил он. — Ребячество какое.
— Я подумала — вдруг вы меня на танцы пригласите.
— Разве что…
Они поднялись наверх, где под стеклянной крышей в больших кадках стояли, словно укутанные войлоком, пальмы, фикусы, еще какие-то громоздкие, с кожистыми листьями деревья.
— По-моему, вы устали, — сказал Черепанов.
«Минимум косметики, — подумала она. — Всегда так… Надо было напудриться, и — никакой усталости, цветущий вид».
— Устала… Операция сложная. К нам сегодня мальчишку привезли, он себе топором кисть руки отрубил, ее отдельно, в полиэтиленовом пакете, обложенную льдом, доставили. Представляете — пришили! Почти шесть часов сшивали сосуды, нервы. Рука будет жить! Когда я начинала работать, об этом и не слыхали, посчитали бы за чудо, а теперь — ординарный случай.
— Это хорошо, — сказал Черепанов.
— Это замечательно!
— Да, замечательно… Но знаете, я всегда думаю, что пока хирурги делают невозможное, за те несколько часов, когда торжествует человеческая доброта, на земле убивают десятки, сотни людей… Просто так! Убивают, и все… А вы пришили палец. Вы счастливы.
— Страшно вы говорите. Как-то… Нехорошо даже стало. Мурашки по коже.
— Я не хотел. Извините.
— Да нет, все верно. Только, может, лучше об этом не думать? Потому что — иначе руки опускаются.
— Давайте не думать. Давайте поговорим о другом. Статью перевели?
— Перевела.
— Спасибо. Кстати, хочу спросить: вы английский знаете, курсы заканчивали, а для чего? Просто так?