Те месяцы были для меня счастливыми. В Портленде церемония посвящения оказалась настолько волнующей, что я с трудом сдерживал слезы. Я поклялся поддерживать все истинно американское и защищать честь Соединенных Штатов прежде всего. Публичное выступление, как и предсказывала миссис Моган, имело ограниченный успех. Два дня спустя в Сиэтле, однако, я выступал с торжественной речью перед большой аудиторией. Я словно перенесся в тот чудесный день в Санкт–Петербурге, когда весь институт приветствовал мое дипломное выступление на тему онтологического подхода к науке. Я начал с цитаты из «Рождения нации»: «Былые враги с Севера и Юга объединились ради совместной защиты неотъемлемых прав арийцев». Я говорил о зависти, которую другие расы испытывали к белым протестантам, о нашей обязанности противостоять постоянной угрозе во всех ее обличьях. Я закончил еще одной цитатой из шедевра Гриффита, из той сцены, где Линч, одержимый жаждой власти мулат, собирался жениться на Лилиан Гиш. Это должно было стать примером всем нам: «Мои люди заполняют улицы. С ними я построю Черную империю, и вы, моя королева, воссядете рядом со мной!» Я сказал, что мечты Линча — это мечты тех, кто завидует нашим победам, достигнутым тяжелым трудом. Я напомнил о флаге, на котором алое пятно крови южной женщины, неоценимой жертвы на алтаре цивилизации, напомнил, как маленький полковник поднял древний символ свободного народа, огненный крест холмов старой Шотландии, и потушил его пламя самой сладкой кровью, какая когда–либо орошала пески Времени. На этом флаге — лозунг, сказал я. Лозунг, который нам следует помнить сегодня: «Мы победим, ибо наше дело справедливо! Победа или смерть! Победа или смерть!»
Слушатели все еще аплодировали и стучали ногами, когда я покидал зал, чтобы успеть на ночной экспресс в Чикаго. Позже, когда большой состав во тьме мчался по просторам Северо–Запада, большое, жадное тело миссис Моган опустилось на меня. Она резко сбросила одеяло с моей койки, решительно вставила в себя мой напряженный член и начала меня трахать. Бесси оказалась не только умной, но и похотливой. Когда посреди ночи я начал уставать, она достала маленькую коробочку — она назвала ее «крылышками». Это был чистый кокаин. Она стала моим лучшим поставщиком, а взамен пользовалась моим послушным телом. Тур продолжался. Я узнавал свою спутницу все лучше. Я понял, что она была серым кардиналом клана. Если Эдди Кларку не удастся справиться с конкурирующими фракциями, она подготовит меня ему на смену. Но я не собирался предавать своего друга. Я предал бы Бесси, если бы мне пришлось это сделать. Моя честь не позволила бы мне ничего иного. Забросив большинство клановых обязанностей, она посвящала большую часть своего времени мне, иногда исчезая по загадочным делам, когда у нас выдавалась передышка (думаю, она где–то скрывала ребенка). В других случаях Бесси проявляла интерес к особым удовольствиям. Иногда она находила в городе подругу, и мы втроем резвились, пока все простыни в номере не пропитывались нашими соками. Куда бы мы ни отправились — меня везде приветствовали с энтузиазмом. Я всегда пояснял, что выступаю прямо и чистосердечно, что мои услуги оплачивает агентство, именуемое «Ассоциацией юго–восточных лекторов», и что я никак не связан с политическими группами. Я был прежде всего ученым. Я давал интервью, даже выступал несколько раз по радио (тогда это считалось новинкой), и после моих выступлений ряды клана росли. Я вносил свою лепту в дело свободы. И естественно, находились люди, которые пытались остановить меня.
Я сначала испугался писем, в которых безумцы угрожали убить или искалечить меня сотней разных способов. Но миссис Моган просто посмеялась над ними. Это, по ее словам, было вполне нормально: верный признак того, что я попал в точку. Потом в меня выстрелили из дальнего конца зала в Балтиморе, пуля попала в одну из колонн, и мой костюм присыпало штукатуркой, но Бесси заверила, что это сделано ради рекламы. Стрелял клансмен, чтобы обеспечить газетам интересную историю и таким образом добиться публикации отчета о моем выступлении. Я успокоился. Мы долго посмеивались над этим происшествием. И когда нечто подобное повторилось в канзасском Уичито, я легко стряхнул пыль, улыбнулся и пошутил. Аудиторию мое хладнокровие впечатлило, даже несмотря на то, что план сработал не совсем удачно и местная женщина, которая меня представляла, была легко ранена в плечо.
Этот несчастный случай, однако, показался пустяком по сравнению с другой ложкой дегтя в нашей восхитительной бочке меда. Помимо зловредных фанатиков, большевиков и иностранных агитаторов, пытавшихся помешать моим выступлениям, которых решительно останавливали люди миссис Моган, мне пришлось столкнуться и с Бродманном. В первый раз я увидел его на вокзале Юнион в Чикаго во время пересадки на поезд, направляющийся в Цинциннати. Он держал руки в карманах кожаного пальто, широкополая шляпа скрывала его глаза; он стоял в тени каменной арки, рядом с табачным киоском. Бродманн внимательно посмотрел на меня, но не бросился в погоню. Я думаю, что он легко вышел на мой след в Париже. Чекист, казалось, играл в какую–то свою игру. Я никак не мог понять ее правил. Возможно, он рассчитывал сбить меня с толку. Я действительно начал волноваться, когда подумал о том, сколько агентов у него могло быть в поезде. К счастью, Бесси Моган всегда уделяла должное внимание безопасности, и в наше отделение входили только работники поездной бригады. Во второй раз я увидел Бродманна, когда мы стояли в Сент–Луисе на перекрестке. Внезапно мой взгляд коснулся знакомого злорадного лица — Бродманн, на сей раз без шляпы, сидел в проезжающем мимо трамвае и усмехался. После этого он затаился или, возможно, потерял след. Однако я по–прежнему чувствовал, что за мной шпионят. Наконец я принял это как должное и постарался больше не думать о слежке. Моя миссия была гораздо важнее, чем нелепая вендетта Бродманна. Мы предупредили американцев, и многие нас услышали, но Америка так и не очнулась. Она не желала думать о том, что творилось в Европе, она пребывала в состоянии эйфории. Она не желала участвовать в решении международных проблем; началось отчуждение. И в результате произошла катастрофа. Америка приняла меня, не стану этого отрицать. Она была щедра в те времена, до успешной атаки сионистов в 1929 году. И я сделал для Америки все, что мог.
Я выступал в городах, которые назывались Афинами, Каиром, Римом и Спартой. Я выступал в Санкт–Петербурге, Севастополе и Одессе, а позади меня стояли опытные вербовщики клана, которые подписывали контракты с новыми членами везде, где я появлялся. Я по–прежнему регулярно посылал письма и открытки Эсме и Коле, но только миссис Корнелиус ответила на мои послания. Она выступала в успешной театральной труппе. Она называла это концертными вечеринками. Она работала в основном в хоре, иногда представлялась возможность выступить с небольшим сольным номером. Менеджер был душкой. Он считал, что они должны попытать удачи в Америке, где английские шоу завоевали популярность. Шанс невелик, но кто знает? Она могла бы встретиться со мной. Я написал, что очень рад за нее, и спросил, удалось ли ей разыскать Колю и Эсме. Я сообщил, что моя собственная «актерская карьера» развивается успешно. В те месяцы 1922 года было легко поверить, что хаос удалось сдержать. Клан повсюду процветал. Вашингтон прислушивался к нам. Президент Хардинг дополнил закон об ограничении иммиграции. В Италии Муссолини добился успеха и решительно выступил против папы римского. Но я думаю, что пророческие знаки можно было истолковать, если б я пожелал их увидеть. Социалистическая Германия сблизилась с большевистской Россией, турки победили греков в Смирне, Мустафа Кемаль провозгласил себя президентом. Рим, казалось, одерживал победу в ирландской гражданской войне. Хардинг, ослабевший от яда, попытался запретить забастовки железнодорожников и потерпел неудачу. Карфаген приближался, просачиваясь сквозь наши заслоны, — опоры дамбы уже прогнили. Миссис Моган рассказала мне, что шахтеры избили, расстреляли и повесили двадцать девять штрейкбрехеров в Иллинойсе. Это, по крайней мере, позволяло мне во время лекций приводить красноречивые примеры, подтверждающие мои пророчества. Тем не менее клан собирал силы. Они готовились остановить грядущий потоп. Поддержанные кланом кандидаты победили на предварительных выборах в Техасе. Тысячи тайных сторонников ордена обещали поддержку на множестве клановых голосований под огненными крестами стофутовой высоты. Наемники лейбористов заправляли в Чикаго. Клан трудился неустанно, ночью и днем, чтобы одолеть их. Он наносил удары по бутлегерам и профсоюзным боссам. Все указывало на то, что победа будет за нами.