Тем временем, в Штатах началась настоящая паника. Сотни тысяч американцев бросились спасаться в Мексику. На границе скапливались тысячи автомобилей. Начальник штаба ВВС США Кёртис Лемэй, имевший опыт бомбежки Хиросимы и Нагасаки, требовал открыть военные действия, вплоть до ядерного удара по СССР. У него на этот счет имелись планы, Лемэй готов был включить обратный отсчет. Кеннеди попридержал его… А Москва всё ещё отрицала размещение ракет на Кубе.
Что мог предпринять Кеннеди, балансируя между партией ядерной войны и здравым смыслом? Для начала Вашингтон объявил о блокаде Кубы. На остров больше не должны были пропускать советские судна, как и любые другие. Правда, Москва отказалась исполнять эти предписания и объявила, что СССР в случае необходимости примет любые меры для защиты своих кораблей. Началась борьба нервов. Юридического права запрещать кубинцам размешать советские ракеты у американцев, разумеется, не было.
На американском направлении в СССР в то время наиболее активно действовали два дипломата – министр иностранных дел Андрей Громыко, всегда считавший отношения с Вашингтоном основой своей политики и Анатолий Добрынин, совсем недавно назначенный послом Советского Союза в США и сразу попавший, по собственному выражению, «на горячую сковородку». Основательность Громыко, помноженная на энергию и коммуникабельность Добрынина, дала результат. Ниточка общения между Москвой и Вашингтоном не прерывалась. При этом, советский посол в спокойной, ироничной, даже доброжелательной манере разъяснял бессмысленность и незаконность блокады острова Свободы. При этом, Москва (включая лично Хрущева) долго, быть может, слишком долго отрицала все, что связано с поставками ракет на Кубу. Не знали об этих секретных операциях и в МИДе. В отсутствии информации Добрынину непросто было увещевать своих визави, а потом – объяснять, почему прежде он «всё отрицал».
Фидель Кастро Рус
Многое решили и секретные переговоры резидента КГБ в Штатах Александра Феклисова (американцы знали его как «господина Фомина») с видными американскими политиками. Феклисов в непринужденной манере подтвердил, что в случае вторжения американцев на Кубу Советский Союз защитит интересы своих союзников не только на Карибах, но и в Европе. Это прозвучало веско.
Напряжение достигло апогея, когда 27 октября ракета комплекса ПВО С-75 «Двина» сбила над Кубой американский самолет U-2, считавшийся неуязвимым. Пилот – майор ВВС США Рудольф Андерсон – погиб. Этот день в США окрестили «черной субботой». Но к тому времени Хрущев направил американскому президенту телеграмму, которую составил, конечно, с помощью советников и экспертов – начиная с Громыко. «Давайте не только перестанем тянуть за концы каната, но примем меры к тому, чтобы узел развязать. Мы к этому готовы», – предлагал «советский премьер».
В то время Штаты имели значительное превосходство в стратегических ядерных силах. Но это вовсе не гарантировало им победу в большой войне. К тому же, в свое время, когда Кеннеди напомнил Хрущеву, что Вашингтон способен 14 раз уничтожить СССР, первый секретарь ЦК КПСС парировал: «У нас хватит только для одного-двух раз, но ведь этого достаточно». Это прозвучало внушительно.
И Хрущев, и Кеннеди не по фильмам знали, что такое война. В годы Великой Отечественной Хрущев, как член Политбюро, входил в военные советы фронтов. Он бывал в Киевском и Харьковском котле, а главное – в Сталинграде. Лейтенант Кеннеди в годы Второй Мировой командовал торпедным катером, действовал против японцев. Каждый из них был внутренне убежден, что великая держава имеет право на экспансию, на жесткое управление союзниками, но большой крови следует избегать.
В американской администрации за общение с советскими дипломатами отвечал младший брат президента – Роберт Кеннеди. Добрынин невысоко оценивал его интеллектуальные способности. Но их объединяло, что оба они стремились избежать большой войны. И беседовали со взаимным уважением, как представители двух великих держав, ни разу не нарушив этого неписанного правила. Особенно откровенный разговор между Робертом Кеннеди и Добрыниным состоялся 27 октября. Кеннеди заявил советскому послу прямо: «Начнется самая настоящая война, в которой погибнут прежде всего миллионы американцев и русских. Мы хотим избежать этого во что бы то ни стало. Уверен, что такое же стремление есть и у правительства СССР. Однако промедление с нахождением выхода связано с большим риском». Эта была кульминация кризиса. Они договорились, что президент США ответит на письмо Хрущева – и это сгладит ситуацию, позволит нащупать компромисс.