«Привести мой дом в порядок…» И Линней энергично завершает ряд своих работ и добивается устройства сына в университет.
Линней охотно говорил о том, что им сделано в науке. Он любил, чтобы превозносили его научные заслуги, любил, чтобы им восхищались в этом отношении. Он чувствовал себя первым систематиком своего времени, считая, что никто не превзошел его. Ему принадлежит остроумная шутка с «офицерским корпусом флоры».
Флора — богиня, царица, у нее есть армия — офицерский корпус из ученых, и он, Карл Линней, — глава его, полководец, генерал! Потом он расставляет в корпусе ученых по значимости их в ботанике. Бернар Жюсье, парижский профессор, хотя не соглашавшийся с искусственной системой Линнея, получает чин генерал-майора.
Из работавших в России ботаников наиболее высокого чина (майора) удостоен Гмелин Иоганн, составивший «Флору Сибири»; Гартер Давид, одно время занявшийся флорой России, получил звание капитана. Любопытно, что офицерами зачислены садовник, купец, медик — люди, собиравшие растения, хотя и не ученые.
А Сигезбеку не помогли его, по справедливости говоря, немалые заслуги перед ботаникой. Он заведовал одно время Петербургским Медицинским садом — Ботаническим институтом Академии наук СССР в настоящее время — и много потрудился, чтобы собрать в нем побольше растений. Потом он заведовал Ботаническим садом Петербургской Академии наук, но… провинился перед Линнеем и не попал даже в прапорщики.
За провинности ученых перед ним Линней придумывал в честь их такие названия растениям, которые могли очень задеть. Он терпеть не мог виднейшего французского ученого-натуралиста Бюффона, считая его краснобаем и фразером, и, главным образом, за то, что тот не признавал его искусственную систему. В честь Бюффона одно ядовитое растение он назвал «бюффонией». Критик Пизон получил в подарок «пизонтею» — очень колючее растение.
Да, Линней не любил противоречий себе в вопросах ботанической науки. На критику он обычно не отвечал, но, как пишут люди, близко знавшие его, нелегко переносил ее. Зато если замечания делались дружески и благожелательно, то с радостью принимал их и вносил в работы нужные поправки. Чужие научные работы, если они не противоречили его убеждениям, находили у него признание. Он охотно читал их, подавал автору советы, тщательно соблюдая его авторское право соответствующими ссылками при использовании в своих трудах.
Остроумно увековечил он в названиях растений и друзей. Ботаников братьев Баугинов он почтил растением, имевшим двулопастные листья, — «баугинией».
Любопытна история названия одного растения из семейства коммелиновых, того самого, представителей которого — традесканций — так много на окнах и в школе и дома. Так вот это семейство называют по имени растения коммелины. У него цветки с тремя тычинками, двумя длинными и одной короткой. Было три брата, по фамилии Коммелины, двое знаменитых ученых, а один ничем не прославился.
Под старость в характере Линнея появились некоторые неприятные черты: в нем развилось мелкое тщеславие, лесть стала для него необходимой… Ему нужно было, чтобы постоянно все говорили, какой он великий, какой он знаменитый. Рассказывают, что одна провинциальная дама пожелала осмотреть его музей редкостей, заручившись рекомендательным письмом от друга Линнея.
Ученый, всегда общительный и любезный, повел гостью в музей, показал ей много интересного и так увлекательно рассказывал, что та пришла в полный восторг от музея и обаятельного хозяина.
— Теперь я понимаю, — воскликнула она от всей души, — почему Линней так знаменит по всей провинции Упсала!
Ученый помрачнел, от милой непринужденности и следа не осталось. Прекратив объяснения, он холодно распрощался с дамой — настолько глубоко обидел его ее наивный комплимент. «По всей провинции Упсала!» Простодушная дама ушла в страшном недоумении, почему вдруг такой великий ученый и почтенный человек изменился в отношении к ней!