Ну, а Маркс, может кто-то спросить, ведь именно он и стремился представить такого рода критику? Радостно демонстрируя рекламные ролики или конфетные обертки, теоретики, казалось, на удивление неохотно пользуются скальпелем по отношению к тексту «Капитала», возможно, из-за страха совершить литературное отцеубийство. Историк постмодернизма Доминик Ла Копра говорит, что это, возможно, «самый вопиющий случай, когда канонический текст необходимо просто прочесть повторно, а не читать буквально, ставя его в зависимости от чисто унитарного авторского голоса».
Самая примечательная переоценка в этом духе — это сборник статей «Читая «Капитал»» Луиса Альтюссера и его учеников, которая начинается утверждением намерения:
Конечно, все мы читали и читаем «Капитал». Уже в течение века мы могли читать его каждый день, открыто, читать в драмах и мечтах нашей истории, в спорах и конфликтах, в победах и поражениях рабочего движения, которое является нашей единственной надеждой и нашей судьбой. Поскольку мы «пришли в этот мир», то постоянно читаем «Капитал» в произведениях и речах тех, кто прочел его для нас, больных или здоровых, и живых и мертвых, — Энгельса, Каутского, Плеханова, Ленина, Розы Люксембург, Троцкого, Сталина, Грамши, лидеров рабочих организаций, их помощников и оппонентов, философов, экономистов, политиков. Мы прочли немного, те «фрагменты», которые конъюнктура «отобрала» для нас. Мы даже более или менее прочли I том, от «товара» до «экспроприации экспроприаторов».
Но очень важно когда-нибудь прочесть «Капитал» досконально. Прочесть сам текст…
Альтюссер, как и любой другой читатель, подходит к этому, надев очки, соответствующие его собственному рецепту. Ведь это именно он первым настаивал на том, что существует непреодолимая бездна — «эпистемологический разрыв» — между Марксом 1840-х годов и человеком, который написал «Капитал» двадцать лет спустя. В отличие от Жан-Поля Сартра, который в ранних философских работах находил богатое вдохновение для своего видения марксизма как истории человеческого самоосвобождения, — Альтюссер сетовал на тот интерес, который молодой Маркс выказывал к морали, отчужденности и «человеческому фактору». По Альтюссеру, история была «процессом без субъекта» и, следовательно, не стоила изучения или анализа: личности, даже коллективно, не могли бросать вызов безличным силам Идеологической Государственной Системы — образования, религии, семьи — что порождает и поддерживает господствующую систему убеждений.
Альтюссер спасал Маркса от узкого экономического детерминизма, наложенного Лениным и его приверженцами, чтобы держать в плену ограничивающей смирительной рубашки. В работе «Читая «Капитал» он сводит огромный труд Маркса к чисто научной работе, не затронутой влиянием Гегеля, — несмотря на собственное пылкое признание Маркса своего долга перед ним, особенно в начале главы о товаре. А в этой работе марксизм выглядит просто теорией структурированных инструкций, не более того, — теорией, отделенной от политики, истории и жизни.
Логика антигуманизма Альтюссера заключалась в том, что людей нельзя считать ответственными за свои действия — в этом была та суть разногласий, которую он сам эксплуатировал годами позже, чтобы избавиться от чувства вины после убийства своей жены. В более широком смысле этот вопрос служил для того, чтобы оправдать Коммунистическую партию (членом которой он являлся долгое время): массовые репрессии в Советском Союзе были не преступлением, а лишь теоретическим просчетом — новой формой «нерационального благоразумия». Как писал марксистский историк Е. П. Томсон в своей ярко-полемичной работе «Скудость теории» (1979): «Можно видеть появление альтюссеризма как воплощение основной политики действия внутри идеологии, как попытку перестроить сталинизм на уровне теории». Он добавлял, что настроенность Альтюссера в целом на абстрактный марксизм, не затронутый историей или опытом, показал его как человека, «который имеет только случайное знакомство с «исторической практикой», так как в реальном мире время входит в дверь без стука и просто оповещает о смертях и кризисах реальности». И это было более верным, чем себе представлял Томсон. Полнота невежества Альтюссера обнажает себя в его посмертных мемуарах «Будущее длится вечно» (1994), где он признает себя «обманщиком и плутом», который порою придумывал разные сентенции, чтобы они служили его собственным целям. «На самом деле, мое философское знание текстов было довольно ограниченным, Я… немного знал Спинозу, немного об Аристотеле, софистах стоиках, довольно много о Платоне и Паскале, ничего о Канте и немножко о Гегеле, и, наконец, несколько отрывков из Маркса».