Обращение российских властей с пленными в разные времена и в разных местах было различным. Если со стороны правителей шведам реально предоставлялась свобода выбора религии и занятий для своего содержания, то со стороны нижних чиновников на местах часто отмечались перегибы и нарушения. Отношение к офицерам было вполне сносным, они, если вели себя тихо и не пытались бежать, могли свободно перемещаться внутри городов, в которые были высланы. Рядовые и унтер-офицеры, занятые в основном на работах в сибирских рудниках или на строительных работах в Петербурге, страдали от несправедливости и грубости гораздо больше. К ним относились, как к русским крепостным, поэтому Реншёльд и Пипер часто обращались наверх с жалобами и при необходимости не боялись доходить до самого царя. И надо заметить, меры в результате оказывались быстрыми и действенными.
Мало нравилось шведам и поведение простого русского люда, который относился к лютеранам с большим недоверием. У русского нельзя было попросить взаймы ни миски, ни ведра, ни ножа или пилы, потому что все это, попав в руки «еретиков», могло «опоганиться». «В этом городе... нас было 100 офицеров и 50 денщиков. По праздникам русские напивались и нас бранили, из-за чего часто возникали драки, — вспоминал юнкер Г. А. Пипер. — Мы добыли себе большие палки — по-русски дубины — и приучили русских обращаться с нами повежливее».
Лучше всего к шведам относились в Сибири. Созданию вокруг них благоприятной обстановки во многом способствовал генерал-губернатор Гагарин, впоследствии отозванный из Сибири Петром I и казненный за воровство и взятки. (Кстати, по делу Гагарина проходили два шведских офицера, которых потом посадили в тюрьму.)
Некоторые шведские офицеры, взятые в плен на Днепре, были скоро под честное слово отпущены домой (полковые командиры Дюккер и Таубе), пообещав царю освободить вместо себя двух русских офицеров. С четырехмесячной миссией по освобождению русских военнопленных и обмену их на шведских пленных в Стокгольм выезжал секретарь полевой канцелярии Карла XII Йосиас Седерхьельм. Государственный совет по указанию короля на обмен не пошел, и Седерхьельм уехал обратно в Россию, откуда он вернулся лишь в 1721 году. Из-за упрямого противодействия короля общий обмен военнопленными между Швецией и Россией так и не состоялся.
Конечно, нахождение в плену для многих было невыносимым, и среди шведов случались побеги. Некоторым удавалось даже добраться до дома, но таких счастливчиков было мало. Большинство беглецов ловили и наказывали, при этом неизменно ужесточались условия содержания и остальных их товарищей. Раскрытые в городе Светске и в Казанской губернии заговоры офицеров с целью организации побега привели к тому, что шведов с 1711 года все чаше и в больших количествах стали отправлять в Сибирь.
Ухудшение условий содержания пленных часто увязывалось с возникавшими в России слухами о том, как плохо шведские власти у себя дома обращались с русскими военнопленными. Случившийся в Москве в мае 1712 года большой пожар приписали злому умыслу шведских пленных, в результате толпа разъяренных московских обывателей напала на нескольких шведских офицеров и крепко побила их, большинство пострадавших отправили в Сибирь. Вся шведская колония находилась в неописуемом страхе, пока расследование властей не показало, что шведы к пожару никакого отношения не имели.
Не избежали, по мнению Э. Карлссона, «дурного обращения» и высокопоставленные офицеры и генералы: так, осенью 1710 года Реншёльд, Пипер и Седерхъельм без всяких объяснений были переведены из Москвы в Петербург. По приезде в новую столицу они предстали перед сенатом, где им задали вопрос, готовы ли они содействовать обмену взятого после капитуляции Рига генерал-губернатора Н. Стрёмберга на находившегося в шведском плену генерала Вейде. Сенат также предложил Пиперу и Реншёльду под честное слово выехать в Швецию, чтобы содействовать освобождению из плена князя Трубецкого и грузинского царевича Александра. Шведы ответили, что они не уполномочены вести такие переговоры, а предложение об обмене Н. Стрёмберга нашли неправомерным, поскольку генерал-губернатор якобы военнопленным не был. К тому же было уже решено, что Вейде должен был быть обменен на Девенхаупта. Тогда под угрозой заключения в тюрьму от них потребовали письменного согласия на указанные предложения, и после того как фельдмаршал и граф уступили этим требованиям, в начале 1711 года их вернули обратно в Москву.
А. Л. Левенхаупта царь хотел обменять на генерала А. А. Вейде, взятого в шведский плен под Нарвой. Левенхаупта уже привезли в Санкт-Петербург, а Вейде шведы доставили в Финляндию, но в последний момент обмен не состоялся: шведы настаивали на одновременном обмене генералов, в то время как А. Д. Менщиков стремился получить сначала Вейде, а уж потом передать Левенхаупта на борт шведского военного судна, которое должно было прийти в Санкт-Петербург. По мнению Ю. Юэля, Меншиков хотел обмануть шведскую сторону и Левенхаупта не отдавать. (Генерала Вейде в конце концов обменяли на бывшего рижского коменданта Стрёмберга.)
В январе 1712 года Пипера и Реншёльда разлучили и на несколько дней увезли из Москвы в какой-то пригород, а потом также без всякого объяснения вернули обратно, где они сначала жили у каких-то бояр, а потом вернулись в нанятый Пипером дом. В качестве причины такого обращения шведский историк Э. Карлссон приводит возможный перехват русскими властями их переписки с Карлом. По ложному обвинению царь Петр якобы хотел даже предать их казни, но светлейший князь Меншиков, хорошо зная вспыльчивый, но отходчивый нрав Петра, дал указание на три дня спрятать Реншёльда и Пипера в подмосковном убежище и подождать, когда царь от своего гнева поостынет. Петр, как и предполагал Меншиков, получил более подробные сведения о проступке шведов и приказал дело против них прекратить.
В то же время русские власти перестали прилагать какие-либо усилия и по обмену Реншёльда и Пипера на своих пленных генералов. Госсовет Швеции планировал сначала обменять их на царевича Александра. Карл XII, кажется, не возражал против этого и попросил Госсовет срочно заняться их освобождением. Но король категорически возражал прошв русских условий, согласно которым освобожденный фельдмаршал должен был дать слово на время продолжения войны больше не служить в ущерб интересам царя. После смерти грузинского царевича Госсовет выступил с предложением обменять его тело и князя Трубецкого на графа Пипера, но и с этим обменом ничего не вышло. Потом возник вариант обмена Пипера на князя Долгорукого, но поскольку тому удалось из плена бежать, то шведская сторона потребовала к Пиперу присоединить и Реншёльда, но и из этого предложения ничего не получилось.
В 1713 году, когда в Россию не вернулись четыре шведских полковника, отпущенные под честное слово, как поручители, Реншёльд и Пипер по указанию царя были посажены под строгий арест. Они сидели в одиночных карцерах под охраной и не могли общаться с другими заключенными.
В декабре 1714 года по приказу царя графа Пипера неожиданно привезли в Петербург и стали якобы шантажировать на предмет вымогания у него денег, предлагая оплатить один русский долг в Голландии. Граф Пипер объявил голодовку и пытался оказать сопротивление такому нажиму, хотя вексель на сумму 30 тысяч риксдалеров был вынужден выписать. Весной 1716 года графа перевели в Шлиссельбург и поселили в городской квартире, где он на 69-м году жизни скончался. Два года спустя тело графа было перевезено в Швецию и захоронено на фамильном кладбище при церкви в Энгсё.
После отъезда Пипера из Москвы главным управляющим делами шведских военнопленных стал Реншёльд. На этом неформальном посту он оставался вплоть до своего обмена во время Аландской мирной конференции на генералов Трубецкого и Головина. В августе 1718 года в возрасте 67 лет и в полном здравии фельдмаршал вернулся домой и сразу отправился к Карлу XII в Норвегию.