Божена Немцова
Карла
I
Было чудесное весеннее утро. От Лесного Мнихова к чешской границе шла группа солдат; за солдатами покачивались повозки с имуществом. В передней повозке сидели офицер и его жена, а рядом шагала женщина с маленькой девочкой на плечах. Женщина была высока ростом, широка в кости, ее крупно очерченное лицо производило приятное впечатление, хотя густые черные брови и длинные ресницы черных глаз придавали ей несколько хмурый вид. Одета она была как все крестьянки из окрестностей Домажлиц: черная грубошерстная юбка с очень узким корсажем, обшитая красной тесьмой, синий фартук, вышитая безрукавка с маленькой подушечкой на груди, рубаха с глубоким вырезом у шеи и с длинными рукавами; голову покрывал повязанный концами на затылке красный платок. Красные чулки и башмаки на каблуках с подковками и бантиками довершали ее наряд.
Дорога забирала круто в гору; по обе стороны тянулся темный лес, большей частью хвойный. Женщина с тревожным нетерпением смотрела вперед и вдруг прибавила шагу, словно у нее выросли крылья.
— Эдак ты устанешь, Маркита. Давай к нам в повозку твою девочку, — участливо предложила ей жена офицера.
— К чему это, пани? — ответила женщина. — Ведь девочка легче перышка, я ее и не чувствую на спине.
Жена офицера не стала ее уговаривать, и Маркита, пристроив ношу поудобнее, поспешила за солдатами, которые, несмотря на то, что дорога стала еще круче, торопливо шагали вперед.
На вершине холма лес поредел; путники быстро выбрались из него, и чешская земля во всей своей красе раскинулась перед ними.
На опушке то там, то тут высились одинокие пихты и ели, а внизу, в долине, зеленели пажити, среди которых расположилась деревушка. Далеко разбросанные друг от друга домики терялись во фруктовых садах.
Женщина с ребенком вышла на опушку раньше других.
— Слава богу, вот мы и дома, — вздохнула она, упав на колени.
— Мы дома! Милая Чехия! Окончились наши мытарства! — послышалось со всех сторон. Солдаты бросали шапки вверх, смеялись от счастья, а некоторые из них встретили родину радостным безмолвием. Каждый выражал свои чувства по-своему.
— До чего красивый край! — воскликнул офицер, обращаясь к жене.
— Честь имею доложить, пан надпоручик, — вступил в разговор старый служивый Барта, поглаживая длинные усы, — здесь такая красота, что вдосталь никак не насмотришься. И когда приходится покидать эти места, бывает очень тяжело. Я, честь имею, испытал это на себе тринадцать лет тому назад. Не постыдись я тогда людей, верно заплакал бы, и, думается, мне б полегчало. А один молодой рекрут так и умер у нас в пути. Похоронили мы его, честь имею, в Рехце.
— Видно, какой-нибудь маменькин сынок был! — усмехнулся офицер.
— Честь имею, пан офицер, он был крепкий малый. Но бывает, что нам трудно расстаться с родным краем, а тем более — идти на чужбину. Падет на сердце кручина, и тут уж нечем помочь, тоска по родине все равно одолеет человека.
— Эх, бросьте вы эти бредни! Что еще за «тоска по родине»? — усмехнулся офицер.
— Честь имею, пан надпоручик, пусть себе доктора говорят что угодно, но все же такая болезнь и есть тоска по родине, — возразил солдат, накручивая ус на палец, что он проделывал, когда на что-нибудь сердился, в то время как обычно он свои усы только поглаживал.
Едва солдаты вышли из лесу, как крестьяне побросали работу и уставились на холм. Игравшие на опушке и у домов на завалинках ребятишки помчались известить матерей, что из лесу вышло много народа. Тотчас же на улицу выбежали женщины с маленькими детьми на плечах — можно ли было лишить их такого зрелища! — за ними заковыляли старухи с веретенами и куделью под мышкой. А вот наконец и сами хозяева, молодые и старые, вышли из житниц и из садов, где работали в это время.
— Да ведь это наши солдаты возвращаются из Неметчины! — сообразил один крестьянин, когда, откинув со лба длинные черные волосы, поглядел из-под ладони на холм.
— Пойдемте к ним, — предложил кто-то.
Отправились. Один из мужиков крикнул жене:
— Эй, хозяйка, прихвати-ка с собой хлеб, соль и молоко: верно, проголодались солдаты!
Повернувшись на каблуках, женщина позвала: «Дорла! Ганча!» — и когда из сада выбежали, словно лани, две девушки, исчезла с ними в кладовке. Другие хозяйки так же близко к сердцу приняли слова соседа, и те, у кого был какой-нибудь запасец, поспешили назад к дому.
Мужчины шли к холму не торопясь, едва передвигая ноги, чтобы не подать виду, что их разбирает любопытство. Женщины, казалось, и вовсе не шевелились, но и они шаг за шагом приближались к желанной цели.