Между прочим Лири утверждал, что в 1963 году познакомился с Кастанедой, но от предложения последнего стать его учеником отказался.
К концу 1960-х наркотики, в том числе синтетические, настолько широко распространились в студенческой среде Америки, что власти нескольких штатов забили тревогу и наложили на «расширителей сознания» запрет. Однако остановить наркотическую революцию было уже невозможно.
Севшему на иглу поколению требовались новые маяки. Таким образом, Карлос Кастанеда оказался в нужном месте и в нужное время со своим народным целителем доном Хуаном, полагавшимся исключительно на природные средства: кактусы, грибы и траву jimson weed, известную в России как «дурман обыкновенный».
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Первые переводы книг Кастанеды появились в России в конце 1970-х годов. «Россия, — писал в 1998 году „Русский журнал“, — гигантская плавильня. Мы откинули от Кастанеды Америку 60-х, приплюсовали к нему Рериха и мадам Блаватскую и, не спросив автора, кажется, включили Кастанеду в поиски русской идеи». Большой знаток «грибной» тематики писатель Виктор Пелевин связывает воодушевление первых советских читателей Кастанеды с эффектом запретного плода: «Этот восторг понятен — многие из нас помнят, каково было читать самиздатовскую ксерокопию Кастанеды в Москве, увешанной портретами черных магов из Политбюро, или закупать оптовые партии декоративного кактуса Lophophora Williamsi у ошалевших кактусоводов с Птичьего рынка под подозрительным и растерянным взором патрульного милиционера».
Вожделенный объект поисков — пейотль
Популярности сочинений Кастанеды способствовало и то, что шаманские откровения поданы в них под соусом этнографии. Эта солидная наука, занимавшаяся в основном изучением жизни примитивных народов, в конце 1960-х — начале 70-х годов под именем «этнологии» превратилась в Америке в предмет всеобщего ажиотажного интереса. Следует отметить, что книги Кастанеды написаны достаточно простым языком (чтобы расширить круг их читателей) — они заумны ровно настолько, чтобы воспринявший их мог легко сойти за интеллектуала.
Антропологи и этнологи всегда относились к творчеству «подсевшего на кактусовую иглу» коллеги более чем прохладно. В ответ последователи Кастанеды обвиняли академический мир в зависти к его писательской славе. Специалисты считали его в худшем случае шарлатаном, высосавшим из пальца все свои встречи с доном Хуаном, а в лучшем — недостойным беллетристом, падким до коммерческого успеха.
ОБВИНЕНИЯ КАСТАНЕДЫ
Ученые вылавливали ошибки и натяжки в книгах Кастанеды десятками. Этнологи указывали на то, что он перепутал философию и магические ритуалы племен яки и уичолей; ботаники и микологи («грибники») отмечали, что магические кактусы и грибы на севере Мексики не произрастают (после чего Кастанеда благоразумно перенес место действия на юг страны — в указанный специалистами гористый штат Оахака). Лингвистов смущало подозрительное отсутствие в текстах ученика мага-яки хотя бы одного слова на языке этого племени, а дотошные библиографы обнаружили странные текстуальные совпадения с популярными в начале XX века сочинениями йога Рамачараки, аутентичность которых тоже весьма сомнительна…
Но, как и следовало ожидать, все эти придирки многомиллионную толпу ревностных последователей Кастанеды не разочаровали. Рецензент «Нью-Йорк таймс» высказался так: «Ученым, изучающим культуру других народов, даже если они относятся к этим народам с искренним сочувствием, и в голову не приходит, что изучаемые традиции могут их самих научить чему-то полезному. Когда же читаешь книги Кастанеды, понимаешь, что уроки индейского мага дона Хуана сообщают нам какой-то уникальный опыт, новую информацию о реальности».
Впрочем, для многих представителей богемы Кастанеда никогда и не был ни ученым-этнографом, ни носителем высшего магического знания. К нему относились скорее как к гениальному постмодернисту, мистификатору и автору модной нынче металитературы в духе Борхеса или Эко. Кстати, тот же Пелевин в квазинекрологе, опубликованном «Общей газетой», назвал творчество американского автора «удивительной красоты и силы поэзией».