— Наталья Хрусталёва? — раздался в трубке незнакомый мужской голос.
— Да… я слушаю вас, — что-то не понравилось Наташе в этом равнодушном монотонном голосе.
— Вы родственница Лилии Молчалиной?
— Да… я её сестра.
— Ваш телефон нам оставил сожитель умершей, он сказал, что похоронами будете заниматься вы.
— Кккакими ещё похоронами? — заикаясь, спросила она. — Ккто умер? Вы ничего не путаете? Вы кто?
— Я агент ритуальной службы. Час назад ваша сестра Лилия скончалась.
— Что с ней случилось? — холодея от ужаса, спросила Наташа.
— Она вколола себе несколько ампул окситоцина, пытаясь избавиться от нежелательной беременности, произошёл выкидыш с сильным кровотечением, врачи не успели её спасти…
— Не может быть… Не может быть…
— Ваша сестра умерла в больнице, и, знаете… Здесь находятся её дети, с ними надо что-то решать. Когда вы сможете подъехать?
Последний гражданский «муж» Лили не придумал ничего лучшего, как привезти детей в больницу, где всё ещё находился труп их умершей матери, и исчезнуть.
Наташа посмотрела на детей. Наскоро одетые чёрти во что, они испуганно озирались по сторонам. На их осунувшихся личиках была написана растерянность и непонимание происходящего. Единственное, что они чувствовали — произошло что-то страшное с их мамой. Увидев Наташу, они бросились к ней со всех ног и прижались, как голодные котята к матери.
Она едва сдержала себя, чтобы не расплакаться, сглотнув комок рыданий, подступивший к горлу.
— Вы родственница? Будем оформлять детей в интернат? — подошла к ним какая-то полная тётка, державшая в руках папку с бумагами и ручку наготове.
— Да, конечно…
Соцработник мельком взглянула на Наташу и стала быстро чирикать ручкой в бланке.
— Подождите, подождите! Яяя… возьму их… — непроизвольно вырвалось у Наташи.
Тётка посмотрела на неё как на сумасшедшую.
— Послушайте, дамочка, вы, быть может, немного не в себе? Понимаете, это же трое детей. Если бы хотя бы один. Это очень большая ответственность, расходы. А! Ну ладно, дело ваше. Пишите пока заявление, а там посмотрим…
Артём вышел из спальни в шикарном махровом халате и тапочках, подаренных ему Наташей на 23 февраля. В руке он держал изящный бокал ручной работы из богемского стекла, на дне которого угадывался дорогой выдержанный коньяк.
— Ты с кем это? — он удивлённо рассматривал неожиданных гостей.
Трое ребятишек, одетых как французы в исторический момент отступления от Москвы, ёжились за Наташиной спиной. Один из мальчиков тщетно силился спрятать под курткой любопытную мордочку котёнка.
— Ты… — внезапно он всё понял.
— Артём, я взяла детей Лили… Ты прости, что не посоветовалась с тобой. Но я не смогла этого не сделать…
— Да ты с ума сошла?! Что значит — взяла? Насовсем?
— Понимаешь, наша с тобой жизнь — словно картинка из модного журнала, у нас есть почти всё, но нет самого главного.
— Я понимаю… понимаю только то, что ты свихнулась и решила осложнить жизнь нам обоим! Разве нам плохо было вдвоём, ответь?
— И что нас ждёт дальше? Обеспеченная старость?
— Я знал, что ты хочешь ребёнка, но чтобы до такой степени… И потом, мы ведь хотели своего…
В этот момент он и сам был похож на обиженного ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку.
— Да пойми ты, чёрт побери! Я беру этих детей не потому, что я хочу ребёнка, а потому, что у них кроме меня больше никого не осталось!
— Ну, знаешь! Как бы то ни было, выбирай: или я, или они!
Наташа в открытую дверь комнаты молча наблюдала, как Артём с красным лицом спешно упаковывает в дорожную сумку свои вещи. Наверное, ему было всё-таки стыдно, но ничего поделать с собой он не мог. Чужие дети не входили в его планы. Он был с Наташей до тех пор, пока ему это было удобно. Наташу больно кольнуло в сердце это понимание его сути.
Он на минуту задержался на пороге.
— Наташ, прости… Я, наверное, полное дерьмо, но я не могу растить трёх чужих детей, говорю тебе честно и откровенно.
— Спасибо. За честность… — пролепетала Наташа и сделала шаг по направлению к нему, — он подумал, что она собирается его обнять, но та прошла мимо, толкнув дверь рукой.
На какое-то время она впала в прострацию. Думать не хотелось. Думать было слишком больно. Нужна передышка…
Кто-то осторожно подёргал её за рукав. Это был Миша, младший сын Лили.
— Можно мы будем называть тебя мамой? — стеснительно спросил он.
— Вы хотите, чтобы я была вашей мамой?
— Но ведь у нас же должна быть мама. У всех детей должна быть мама, как у мамонтёнка из мультика… — Наташа взъерошила ему светлый ёжик на голове и грустно улыбнулась.
— Конечно, я буду вашей мамой, и вы больше никогда не останетесь одни. У каждого мамонтёнка непременно должна быть мама. Желательно, конечно, чтобы и папа был… Ну что ж… И без папы тоже можно. Ничего страшного. В конце концов, у нас есть тётя Саша. Прорвёмся… Вы что-нибудь ели сегодня? — спросила она у детей.
Те отрицательно помотали головками.
Наташа задумчиво посмотрела на тапочки Артёма, стоящие на коврике в коридоре. Взяла их, упаковала в пакет. Положила в шкаф, потом вынула.
— Отнеси-ка это в мусоропровод, — попросила она старшего мальчика.
Полтора месяца спустя Наташа почувствовала лёгкое недомогание. Головокружение заставило её ухватиться за край стола. Не может быть… Наверное, это просто сказалась усталость. Похороны сестры, предательство мужа, проблемы на работе, детские хлопоты…
Не доверяя аптечным приспособлениям, она отменила все дела и отправилась к врачу.
— С вашим здоровьем всё отлично. Просто вы немножечко… беременны! — радостно подтвердила гинеколог Наташины подозрения, и её круглолицее румяное лицо расплылось в счастливой улыбке. — Ваш срок — уже семь недель. Поздравляю! И знаете, сейчас ещё, конечно, рановато определять пол, но по своему опыту скажу, что у вас будет девочка. Я чувствую, что точно будет девочка! Вот увидите! Я никогда не ошибаюсь!
Врач удивлённо пялилась на Наташу, пока та заходилась в хриплом гомерическом смехе.
В одну минуту перед Наташей пронеслась вся её жизнь, начиная с того самого момента, как мама привела молчаливую, испуганную Лилю в их семью, а она, Наташа, стала опекать её, пытаясь стать для неё «второй мамой». Шесть недель назад она взяла детей Лили, получается, что за неделю до этого… О боже! За всем этим хаосом, обрушившимся на неё с быстротой молнии, она даже не заметила задержки месячных. «Нет. Это не карма, — издевательски усмехнувшись над собой, подумала она, — а жалость… Всего лишь глупая жалость…»
Итак, глубокоуважаемый читатель, если вы до конца дочитали эту историю, то вам ненавязчиво предлагается ответить на два извечных классических вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?», последний вопрос подразумевает под собой возможность следующего ответа — «Можно ли было что-то изменить в данной ситуации и избежать трагедии? Каким образом?»