Вся эта тактика, состоящая из тока и заморозки, приведет только к одному – к окончательному и бесповоротному уничтожению византийской схемы сразу же после финала нынешнего исторического этапа. Вопрос лишь в том, уцелеет ли страна после этой последней отморозки – и найдется ли кому возвращать ее в естественное человеческое состояние. Вероятнее всего, этими немногими энтузиастами окажутся радикальные националисты фашизоидного образца, которые уже лет сто ждут, пока им дадут порулить. После них уже точно ничего не останется.
Так называемый антитеррористический пакет Озерова – Яровой предсказан тут за четыре года. Финальное предсказание, думается мне, тоже в силе.
Нефть!
Я очень не люблю нефть. Зато я очень люблю Менделеева, сказавшего, что топить можно и ассигнациями. Нефть, конечно, не для топлива. Это кровь Земли, нужная ей для чего-то другого. Потеря половины крови, как мы знаем, смертельна. Значит, пока мы еще не выкачали половины, но судя по тому, что все становится хуже и хуже, – критическая цифра близка.
Самые отвратительные режимы, самые подлые диктаторы, самые низменные национальные идеологии держатся на нефти. В одном Живом Журнале, автором которого является полноценный, беспримесный, изумительно наглядный идиот, я прочел как-то: до чего хорошо быть русским и как пошло завидовать Западу! Западу приходится трудиться, а мы – нация волхвов и героев, мудрецов и драчунов, мы избавлены от необходимости скучно зарабатывать и можем проводить свои дни в битвах и пирах. Положим, эти пиры и возникающие вследствие их пьяные битвы мы все наблюдаем даже чаще, чем хотелось бы, а потому знаем им цену, – но восточная философия высокомерия и праздности изумительно живуча. У нас совершенно забыта в последние лет тридцать воспитующая и дисциплинирующая роль труда – без которого человек превращается в падающий велосипед: велосипед ведь падает, если не движется. Мы можем позволить себе ничего не делать, не изобретать, не усовершенствовать, мы не пытаемся стать лучше других, пока у нас есть нефть. И все разговоры о диверсификации, о слезании с сырьевой иглы не стоят ломаного гроша именно потому, что, пока не будет жесткой, императивной необходимости работать, никому и в голову не придет ударить пальцем о палец. Виталий Найшуль сформулировал национальную идею точнее прочих: в России что-то делается именно тогда, когда это действительно необходимо. Если можно чего-то не сделать, оно не осуществится ни при каких обстоятельствах. Что общего у иглы и печи? Пока можно не работать, страна не слезет с них обеих. А необходимость работать не появится ровно до тех пор, пока есть у нас это благословение и проклятие – та самая черная кровь Земли, которой у нас так много.
Почему ее много – отдельный вопрос: многие мыслители полагают Землю неким аналогом живого организма, а в живом организме, как мы знаем, кровь приливает именно к больному органу. С этой целью, если помните, и банки ставят. Нефть не случайно залегает в таких количествах именно в беспокойных, катастрофичных, часто воюющих или много ворующих регионах: Ближний Восток – вечный очаг войны, причем, как ожидают многие, мировой. Россия – страна, которая никак не определится с базовыми понятиями и потому способна существовать либо в режиме диктатуры, либо в обстановке перманентного бардака (бывает и третий вариант – летаргия; к нему прибегают, когда не хватает ресурсов для двух других, и сейчас мы, кажется, именно в этом третьем состоянии, с равновероятной перспективой сползания в оба других). Везде, где люди не умеют жить, много нефти, на дне океана ее тоже полно – на этом дне лежат цивилизации, уже погибшие и поглощенные потопом именно за свой разврат и безделье. Впрочем, нефть тоже отчасти способствует сохранению такого положения дел, но ведь великие свойства нефти открыли в последние два века, до этого она употреблялась для освещения жилищ либо смазывания дверных петель, и расход ее был минимален. Так что болезни этих сообществ начались задолго до их нефтяного процветания. Процветание всего лишь позволило им не лечить эти болезни.