— Ну вот и спи до завтра, а утром потолкуем.
Самое простое решение — это решение отложить.
Среди ночи я проснулся — без Джанны под боком; увернулся от исполнения. Где-то на периферии гулко бухнуло и взорвалось, оттуда донесся тонкий, въедливый вой на одной ноте. Должно быть, кто-то сунулся, несмотря на почти полный минус видимости, и попал в кипящую яму или иную активную примету здешнего ландшафта. Чувствовал я себя погано, хоть курить начинай. Поворочался с боку на бок — сон не шел. Тут по полу цокнули коготки, и некто, посапывая, залез ко мне, лег с краешку и затаился. Я было решил, что Кирька, но то была не его манера. Когда ему ночью приспичит, он прыгает на матрас так, что вся койка трясется, и вполне профессионально выгребает меня лапой из теплого одеяла.
Тогда я замер тоже.
Вдруг тихий голосок:
— Пап! Ты спишь?
— Это ты, Григорий?
— Угу. Только меня никто так не зовет, а мальчишки чаще всего Горгончиком дразнят.
— Обижают?
— Что ты! Я у них герой воздушных сражений. Пап, ты теперь не уедешь?
Я обернулся. Его котячьи глазищи светились у самого моего лица.
— Куда мне теперь ехать, — ответил я. — Дальше преисподней вроде и некуда.
— Пап, мама говорит, что ты мне запретишь к колодцам летать.
— А что, воевать, кроме тебя, некому? Другие мальчишки что делают?
— Трофеи собирают. У нас все оружие трофейное или краденое. Эти типы когда сдыхают, в железяке один пар вонючий: ждешь, пока выветрится, лезешь в нутро и тащишь, что приглянется. А то и саму железяку буксируешь. Еще вместе с собаками летучие бомбы можно гасить, светляки такие. Они брызгаются, пока на парашюте, а ты в полете их брезентом собьешь, прихлопнешь — и обземь. А если сами хлопнутся — всю округу жидкой нефтярой зальет, тогда только и спасение, что землей засыпать.
— Понятно. Как я чувствую, твои крылышки нипочем без дела не останутся.
— Вот и деда так говорит. Песиков ему тренируй!
Я заинтересовался:
— Ты что, нашего Самаэля в деды произвел?
— Не-а. Того, что с аббатскими собаками. Дедушка Дэн. Он вроде твой собственный родитель.
Вот здорово! Никак, тут собирается весь цвет Странничества и Отшельничества.
— Знаешь, ты меня утром прямо к нему проводи, к этому монаху-расстриге.
— Провожу обязательно. Пап, а можно я здесь до утра побуду? Я… я не очень страшный? Ты не боишься, как вечером?
Этот чертенок всё, конечно, понял до тонкостей.
— Где уж мне бояться! В нашем положении, сынок, то еще роскошество — труса праздновать, — я протянул руку, нащупал под рубашонкой его нежненькое, голое пузо и шершавую, всю в панцирных струпьях, спину. Отрастил бы еще на шее, затылке и плечах, научился сворачиваться клубком, как броненосец… Хотя эти, факт, бьют кверху, как завещал один помирающий мафиози своему сыну.
— Слушай, какие ваши потери? Многие уходят?
— Не считал. Кто уходит, кто приходит, кто из старых возвращается, — ответил он солидно: отец про дело интересуется. — Собаки гибнут — это уж навсегда.
Утром мы навестили Дэна. Постарел он мало, только стал прытче в движениях и совсем перестал улыбаться. Мне, однако, обрадовался и сразу опрокинул на меня свой ушат проблем: те собаки, что привозные из Шамсинга, для атак не годятся, работают санитарами и подвозят боепитание; а местных выбивают. Между прочим, их родоначальники — сильные бродячие собаки из Пустыни, великолепные в борьбе с одиночками; поэтому они совершенно не умеют себя жалеть, когда на них лезет масса.
— Ты не пошел бы в инструкторы? Командные посты все заняты. Можно, разумеется, потесниться.
— Обойдусь. Мне, если честно, не до карьеры. А получится у меня без опыта, как ты думаешь?
— Должно. Чему учить, я покажу, а контакт у тебя, экс-психиста, должен быть с ними идеальный.
Так я стал инструктором, точнее — командиром подразделения собак-миноискателей, а потом — роты универсальных боевых псов. В самом деле, большинству из них надо было только объяснить, что нам, людям, от них требуется, а уж уловки и увертки они изобретали сами в зависимости от того, какой осколок исторической эпохи пер на нас в данный момент. Хватали и перекусывали пополам аршинные стрелы; жестким клубком подкатывались под ноги пешим рыцарям, бронированным легче их самих, а потом сбивали с ног и сдирали с них доспех алмазными зубами; сбрасывали под «пантеры» и бэтээры связки гранат и пакеты с тринитротолуолом, а сами ловко уходили от взрыва. Были под моим началом и псы-летяги. Огнем они только плевались, пускать длинную струю не умел никто, однако и надобности в этом не было: пламя оказалось липучее и проедало сталь насквозь, как термит. А вот наших человечков не брало: вековой иммунитет сказался. Но самое лучшее — звери тоже стали гибнуть куда меньше, когда им разъяснили, что именно вот этого нам от них не нужно.