– У меня не было времени, чтобы сообщить тебе, – примиряющее сказал король. – Не надо так гневаться, ваше величество.
Королева! Королева в нашем замке! Я выбралась из саней, чтобы приветствовать правительницу, как подобает хозяйке. Но мои поклоны и учтивые слова были восприняты без должной благосклонности.
– Так вот вы какая, – сказала королева, рассматривая меня с неудовольствием. – Такая маленькая, а от вас столько бед.
– Ригунта, – снова начал король.
– Позволено будет спросить, почему ваше величество такого мнения обо мне? – спросила я, чувствуя, как к моим щекам приливает кровь от подобных обвинений. – Разве я совершила что-то плохое, за что вы меня укоряете?
– Вы еще и нахалка, – королева прищурилась. – Моя крестница была совершенно права, описывая вас.
– Сожалею о кончине вашей крестницы… – начал Ален, но королева не дала ему договорить.
– Сожалеете?! В самом деле? Вы клялись ей в любви и верности, но забыли про клятвы спустя месяц из-за… этой, – она смерила меня холодным взглядом.
– Это моя жена, ваше величество, – сказал Ален очень спокойно, встал рядом со мной и обнял за плечи. – И мне очень не нравится, когда о ней говорят неуважительно.
– В самом деле, Ригунта, не надо об этом перед всеми, – король спрыгнул с коня, бросая слуге поводья. – Сейчас мы расположимся у камина, выпьем чего-нибудь горячительного, ты поговоришь с миледи графиней и найдешь, что в Конморе никогда не было хозяйки лучше её.
– Хозяйки?! – королева не двинулась с места. – Я знаю только одну хозяйку этого замка – мою дорогую крестницу, с которой обошлись несправедливо.
– Ваша крестница погибла, потому что чёрные сердца всегда получают по заслугам, – сказал Ален.
– Слишком рано ты меня похоронил, милый, – раздался вдруг знакомый хрустальный голосок, и перед нами появилась леди Милисент – живая, такая же красивая, как была, если не считать царапин на щеках. – Ваше величество, – она обратилась к королеве, и стало понятно, что речь её была заучена и тщательно отрепетирована, – я взываю к вам о милости и прошу о справедливости. Я была обманута этим мужчиной, – она указала на Алена, – и оскорблена этой женщиной, – она указала на меня. – Всем известно, что граф де Конмор обесчестил меня, опозорил и дал слово жениться на мне, чтобы искупить своё преступление. Прошу вас заставить его выполнить клятву. Этот мужчина принадлежит мне, а я принадлежу ему. И пусть наш брак будет заключен как можно скорее.
Счастье, казавшееся таким близким, постоянно ускользало – как песок сквозь пальцы.
Не прошло и получаса, как мы с леди Милисент сидели по краям лавки, которую поставили в центре зала, а напротив нас расположились в креслах король и королева, окружённые придворными и гвардейцами. Там же стоял Ален, которому королева запретила подходить ко мне, пока не закончится дознание. Слуги тоже были приглашены и толпились у стен.
Я чувствовала себя преступницей, и мне казалось, что взгляды всех устремлены лишь на меня. Я старалась держаться спокойно, но то краснела, то бледнела, и у меня мучительно чесались то локоть, то висок, то колено, а почёсываться слишком часто перед венценосной четой было бы крайне неприлично.
Время от времени я косилась в сторону Милисент, которая сидела с видом печального ангела – горестно изломив брови и бессильно уронив руки на колени.
– Мы могли бы разобраться и при закрытых дверях, – сказал король досадливо. – К чему было устраивать это напоказ?
– Оскорбления моей крестницы происходили напоказ, – ответила королева. – Поэтому я желаю, чтобы справедливость восторжествовала публично.
– Удалим хотя бы слуг, – королю не хотелось ссориться с женой, но было видно, что он уже с трудом сдерживает гнев.
Только королева оставалась непреклонна:
– Слуги должны знать, кто является их настоящей хозяйкой.
– Для всех и так понятно, кто здесь хозяйка! – вспылил король. – Посмотрите на графа де Конмора, посмотрите на замок – и всё станет ясно!
– С этим справилась бы любая простолюдинка, – возразила королева. – Вы хотите поставить благородной девушке в вину её утонченное воспитание?
– Ваша «благородная девушка» пыталась убить мою жену, да и меня заодно, – сказал граф громко. – А теперь вы подсовываете её мне в жены?
Я посмотрела на Милисент. Лицо её приобрело страдальческое выражение. Оправдываться она не стала, но грустно и укоризненно покачала головой. Это выглядело впечатляюще – прекрасная леди, невинно обвиненная, отвергнутая, у которой не осталось никого из защитников, кроме её величества.