Истошный визг старшей фрейлины заставил меня отшатнуться, а следом за ним раздался общий возглас удивления, а потом воцарилась тишина, которую нарушали лишь сдавленные смешки.
– Совушки-воробушки! Вы и вправду поразили всех, моя королева! – рассмеялся король и три раза хлопнул в ладоши. – Леди Милисент! Похоже, рубашечка-то не считает вас слишком добродетельной!
Я посмотрела на Милисент, и рот мой раскрылся сам собой – златокудрая фея стояла красная, и тщетно пыталась натянуть на оголившиеся груди рубашку, которая вдруг растянулась в вороте до пояса и никак не желала возвращаться обратно.
После нескольких безуспешных попыток, Милисент догадалась отвернуться, перебросив на грудь золотистые кудри, но в ту же секунду в зале раздался мужской хохот – рубашка разошлась по спинке, словно разрезанная бритвой, явив собранию спину и ягодицы благородной леди, клявшейся в своей добродетели.
– Дорогуша, вам лучше прикрыться и уйти, – сказал король, фыркая в кулак. – Зрелище, конечно, приятное для глаз, – тут он покосился на королеву, поймал её гневный взгляд и приподнял брови с самым невиннейшим образом: – но мы должны позаботиться о целомудрии своих подданных. Правда, Ригунта?
– Вы правы, ваше величество, – сказала она сквозь зубы. – Снимайте рубашку осторожнее, леди Милисент. Волшебная вещь не виновата, что вы предпочли ложь правде.
Едва натянув платье, Милисент растолкала фрейлин и помчалась к выходу. Ее провожали веселым улюлюканьем, а мужчины не стесняясь отпускали вслед посрамленной красавице сальные словечки. Особенно веселилась Вильямина – она принялась даже приплясывать возле королевского кресла, и никто не упрекнул её за подобное неуважение.
– Теперь ваша очередь, леди Бланш, – промолвила королева.
Я поднялась с лавки, как будто была столетней старухой. В голове не было ни одной мысли, и меня трясло, как в лихорадке. Фрейлины окружили меня, и теперь даже взгляд Алена не был поддержкой. Провозившись со шнуровкой, я кое-как стащила с себя платье, а потом нижнюю рубашку и белье вместе с чулками. Боже, как стыдно! Хотя никто кроме старшей фрейлины не видел моей наготы, меня так и бросало в жар.
– Поднимите руки, – спокойно сказала старшая фрейлина. – Я надену на вас рубашку.
Я подчинилась, испытывая уже панический ужас, и прохладная ткань скользнула по мне, скрывая от плеч до пола, совсем, как леди Милисент до этого.
– Покажите нам её, – раздался голос королевы, и фрейлины послушно расступились.
Я едва не юркнула за их юбки и заметалась из стороны в сторону, но Ален позвал: «Бланш!», – и я остановилась, тяжело дыша.
Последовала долгая тишина, показавшаяся мне бесконечно долгой.
– Рубашка не исчезает… – разочарованно сказал кто-то из свиты короля.
Только тогда я осмелилась посмотреть на себя.
Волшебное одеяние ничуть не изменилось и скрывало меня от чужих взглядов. Не веря такому чуду, я коснулась её ладонями, вознося благодарственные молитвы, и вдруг подол пожух, словно сухие листья, брошенные в костер. Сначала обнажились мои ступни, потом щиколотки… а рубашка становилась всё короче и короче…
– На свете бывают волшебные рубашки, но не бывает добродетельных женщин! – сострил королевский шут, и господа лорды захохотали.
Бежать! Немедленно бежать, пока никто не увидел моего позора!
В глазах поплыли темные пятна, и я рванула к двери, совсем как Милисент, но кто-то цепко схватил меня за локти. Я забилась в крепких руках, теряя остатки разума, но голос Алена разорвал черную пелену:
– Бланш! Кто целовал тебя до свадьбы?
Его слова слышались мне, как со дна морского, и Ален повторил ещё раз:
– Кто целовал тебя до свадьбы? Ответь!
Зрение моё прояснилось, и я увидела совсем рядом лицо, которое было для меня самым дорогим и желанным. Серые прозрачные глаза смотрели с любовью, и я всей душой потянулась к тому, кто стал моим мужем по странной случайности, а потом воцарился в моем сердце.
– Вы, милорд, – прошептала я. – Вы поцеловали меня. Я разрешила это вам, хотя мы не были женаты, я грешница…
– Небеса святые! – завопил король. – Вы это видите?!
Я испуганно дернулась, но Ален снова удержал меня. Потом чуть отстранил, разглядывая с макушки до пят, а потом улыбнулся. Это была самая замечательная улыбка, которую я когда-либо видела – нежная, ласковая, гордая одновременно. И счастливая.
– Ну, господа, – сказал Ален, не отводя от меня глаз, – и дамы, разумеется. Теперь кто-нибудь сомневается в добродетели моей жены?