Сильвия способна мучиться по стольким поводам, изумлялся Мартин, и ему действительно было ее жаль. Он знал, что Сильвия может терзаться по восемь часов кряду. На полную ставку. Тащит на своих плечах весь мир. Как это — постоянно нести на себе такой груз? Нужно же как-то ей помочь. Нельзя оставлять ее в одиночестве, говорил себе Мартин, покупая Сильвии цветы, занимаясь стиркой и глажкой. Он изо всех сил старался любить Сильвию, хотя понимал, что его любовь давно уже переросла в сочувствие. Сильвия была для него заданием. Сколько раз он принимал решение ее бросить. И почти бросил: собравшись с духом, он приготовился сказать ей, что больше так жить не может, что не видит впереди никакого будущего. Но еще несколько дней откладывал разговор, и в тот момент, когда наконец решился, Сильвия уклончиво сообщила ему, что беременна. Мартин в бессилии опустил руки и предложил Сильвии выйти за него замуж.
Увидев встречных прохожих, Мартин сбавил ход. Он тяжело дышал и не мог назвать это ощущение приятным. Перейдя на шаг, он пошел медленно, сосредоточившись на своих легких, машинально замахал руками, но тут же поспешил спрятать их в карманы. Немного подумав, он снова высвободил руки — прохожие были уже совсем близко. Навстречу ему шла пожилая пара. У мужчины — красные, налитые кровью глаза, одет в шорты и сетчатую майку, на шее фотоаппарат. У женщины — седые волосы; в свое время она, наверно, была красавицей, подумал Мартин. У него возникло чувство, что где-то он ее уже видел, откуда-то знал, но, не успев напрячь память, услышал мужской голос.
— Вы не могли бы нас сфотографировать? — спросил старик, дружелюбно улыбнувшись. Казалось, он не спал уже сто лет. Женщина взглянула на него с легким раздражением.
Мартин с готовностью кивнул. Взял фотоаппарат, прижался глазом к видоискателю. Мужчина обнял спутницу, оба улыбнулись и так застыли.
Мартин вернул им камеру.
— Скоро разгуляется, — сообщил старик, устремив взгляд в небо. Женщина закатила глаза, сухо попрощалась с Мартином и пошла дальше вдоль берега. В ее походке сквозило достоинство, но, когда она накинула на себя черный платок, плечи ее, словно под тяжестью, поникли. А ведь когда-то была красавицей, произнес про себя Мартин. Волосы у женщины были убраны, только одна седая прядь выскользнула из заколки и теперь трепыхалась на ветру, словно махала на прощание. Необычное, но хорошо знакомое движение — будто кто-то резко взмахивал длинной веревкой. Похожее на неудавшуюся улыбку.
— Выбирайте!
Мартин заморгал и повернулся к старику. Тот держал перед ним полиэтиленовый пакет, полный пустых ракушек.
— Ну же, выбирайте, — предложил он снова.
Мартин рассеянно зашуршал в пакете. Вытащил одну ракушку и, сжав ее большим и указательным пальцем, поднес поближе, рассматривая изгибы и перламутровую изнанку. Прищурившись, посмотрел вдаль, поднял ракушку повыше и закрыл ею черный силуэт женщины, удаляющийся вдоль линии прибоя. Подождал немного, и маленькая женщина вышла из ракушки.
Мартин улыбнулся, опустил руку и поблагодарил старика. Они попрощались и разошлись, каждый в свою сторону. Сделав несколько шагов, Мартин снова перешел на бег.
Когда он вернулся в номер, Сильвия еще спала. Мартин тихо затворил дверь и присел на кровать. Достав из кармана ракушку, повертел ее в руке, потом с негромким стуком опустил на тумбочку, рядом с которой покоилась голова Сильвии. Лег на постель, но заснуть не смог. Он долго разглядывал влажную штукатурку на противоположной стене. За окном шумело море. Начинался новый день.
— Где ты был так долго? — спросила Сильвия и открыла глаза.
РЕАЛЬНОСТИ
Водитель выключил радио. Светало, женщина спала, я видел, как зрачки ее бегают под веками. Мы катались по городу пока у меня не кончились деньги; водитель, добрая душа, еще повозил нас бесплатно, но потом все-таки остановил машину. Я осторожно разбудил женщину, и мы вышли на резкий утренний воздух где-то на окраине города. Рваная завеса облаков затягивала горизонт, горланили птицы, к перилам липли обрывки газет, по асфальту прыгал одноразовый стаканчик, издавая жутковатый пластмассовый шум. Хлопнула дверца, таксист одарил нас заботливой улыбкой и укатил. Светает. Мы идем по мосту высоко над долиной. Внутри моста проходит метро, мы чувствуем его под ногами. Сверху — четырехполосная дорога, но сейчас она пустынна. Гирлянда оранжевых шаров, натянутая через весь мост, погасла. Внизу под нами крыши домов, дети спят в своих детских, их матери смотрят беспокойные сны со множеством неизвестных и высчитывают вес самоубийц, которые, словно зубастые горгульи с галстуками на шее, бросаются вниз с моста и, проламывая черепичную кровлю, падают прямо в постельки и колыбельки. Матери просыпаются в холодном поту, и из-за постоянного стресса, из-за смерти, что кружит над Нуслеми[1], завывая, словно мигрень, где-то в их животах зреет язва желудка.