В двадцатых числах августа нижегородцы узнали тяжелую весть об оставлении русской армией Смоленска. Толковали о возникших еще в начале кампании неурядицах и разногласии в русском командовании. Осторожного, медлительного главнокомандующего Барклая де Толли презрительно переиначили в «Болтай, да и только».
Зато последовавшее назначение Кутузова вызвало в городе ликование, и на нижегородских улицах послышались новые задорные куплеты:
Течение военных событий показало, что одной регулярной армии недостаточно, и выяснившаяся серьезность положения заставила правительство прибегнуть к созыву государственного ополчения, «долженствовавшего [по тексту манифеста] образовать вторую ограду внутри страны в дополнение к первой». Сбор ополчения произошел импровизированным порядком и коснулся разнообразных слоев населения, как свободного, так и подневольно-крепостного. Первые назначались в общевойсковые части, из вторых образовали особое местное формирование.
Нижегородское дворянство, собравшись 25 июля по случаю ярмарочного времени в Макарьеве, постановило добровольно отдать в ополчение по 4 человека с каждой сотни имевшихся у них крепостных. На 1 января 1812 года в Нижегородской губернии числилось за помещиками и заводчиками людей и крестьян всего 323 206 душ, из которых надлежало выделить в так называемое нижегородское дворянское ополчение 12 923. К октябрю «жертвенников» (так прозывались будущие ополченцы) собралось более 12 тысяч человек. В патриотическом энтузиазме подавляющей части нижегородцев растворились единичные случаи проявления эгоизма со стороны части помещиков, лишь подтвердившие пословицу «в семье не без урода».
Помещик Шайдаков заявил, что он владеет всего 13 людьми и если из них возьмут одного, то «как же остающиеся сумеют прокормить своего хозяина?..» Другой нижегородский помещик уклонился от поставки потому, что «купил для этой цели людей у соседа, но тот медлит с их доставкой»… Нашлись такие поставщики, которые старались спихнуть в ополчение людей похуже, больных или строптивых нравом, словом — нежелательных в хозяйстве.
Собранные люди, составившие пять пехотных полков, получили своеобразное обмундирование. Костюм ратника состоял из рубашки с косым воротом, длинного кафтана с кушаком, овчинного полушубка, смазных сапогов и фуражки, снабженной крестом ополчения. Ратников не приводили к присяге, не брили. Последнее обстоятельство дало впоследствии французам повод прозвать русских ополченцев «бородатыми воинами».
Больших трудов стоило укомплектовать ополчение командным составом. Молодежь давно уже была вся в действующей регулярной армии, и для ополчения оставлялись добровольцы из пожилых или отставных военных, состоявших на гражданской службе.
Одновременно с набором людей производился сбор денежных средств. Серьезность момента заставила нижегородцев почувствовать себя истинными потомками славного предка — бессребренника Козьмы Минина. Начало денежному ополченскому фонду положили пожертвования, внесенные городским головою и видными местными купцами.
В дальнейшем сбор пожертвований принял своеобразную форму. В помещении магистрата, где обычно собиралось купечество и мещанство, поставили столик с листом белой бумаги и пригласили присутствующих к добровольным жертвам. Губернатор Руновский сам подавал перо лично каждому и благодарил жертвователя крепким рукопожатием.
В течение нескольких часов лист покрылся подписями. Не обошлось при этом и без характерного в купеческой среде состязания — «перешибить конкурента». Сто рублей; «еще сорок рублей». Петр Маслов — двести рублей; «еще сто рублей» и т. д. Однако этих пожертвований оказалось недостаточно, и нижегородцы постановили произвести дополнительную процентную раскладку: купцам — внести четверть процента капитала, мещанам и цеховым — по рублю с каждого. При подсчете оказалось, что в Нижнем имеется: купцов трех гильдий — 597, мещан — 2439, цеховых — 181 человек. С них собрано около 20 000 рублей.
Восьмого ноября ополчение выступило в поход. Покидая город, ратники пели: