Неприглядную картину представляли собой полугородские-полудеревенские домишки мелкого и среднего люда на окраинах, с бесконечными заборами и дворами, заросшими лопухом и крапивой.
Мостовые существовали на очень немногих улицах. К числу таких принадлежали четыре, расходившиеся лучеобразно от Благовещенской площади, затем Большая Печерка, Ильинка, Рождественская и пять-шесть других.
Любопытно, что внедрение булыжных мостовых в городе происходило при сильном противодействии купцов и чиновников. Они жаловались на мешавший их спокойной жизни стук от проезжавших экипажей. Тротуары на главных улицах устраивались кирпичные, на остальных — деревянные.
Площади по краям городской черты: Старо-Сенная, Замковая, Монастырская — имели заставы со шлагбаумами и сторожками. Каждый сторожевой пункт представлял собой невысокое, кубической формы, строение пространством сажени две в квадрате, окрашенное снаружи широкими полосами черного, оранжевого и белого цветов; внутри была устроена русская печь. В таком домике помещался шлагбаумный сторож и его помощник.
Представитель «окраинной власти» был при исполнении обязанностей облечен в «сермяжную броню», т. е. в серую солдатскую, толстого сукна, шинель со стоячим красным воротником, на голове кивер с изображением красного оленя в серебряном поле (нижегородский герб) и медным чешуйчатым ремешком для застегивания кивера под подбородком.
В пределах внутренней черты города наиболее людные уличные перекрестки украшались полосатыми же полицейскими будками, около которых бессменно дежурили инвалиды-будочники, вооруженные неуклюжей секирой в виде топора. Сообразно расстоянию от центра варьировался и облик будочника. Более или менее щеголеватый вид «служаки» у кремля и на Покровке далее уступал место неряшливо одетому, вечно пьяненькому мужичку с колючей щетиной на подбородке.
В отдаленных и глухих улицах у будки можно было постоянно наблюдать прислоненную к ней одну секиру без будочника, свидетельствовавшую, что носитель этого знака где-то поблизости.
При окраинных будках инвалиды обычно сидели на земле, поджав по-турецки ноги, и мололи на ручных мельницах нюхательный табак, который затем смешивали с березовой золой и продавали прохожим под названием «березинского букета». В конце 50-х годов будочники исчезли, сменившись «хожалыми», обходившими периодически свой квартал.
Места, прилегавшие к трактирам и гостиницам, занимались извозчичьими «биржами». Нижегородские лихачи и «ваньки», дожидаясь седоков, не любили скучать на козлах своих тарантасов и «долгуш», а большей частью располагались на тротуарах и занимались игрой в шашки, начертив для этой цели углем некоторое подобие шашечной доски.
Пешеходу бросалось в глаза обилие вывесок, в значительной части облинялых от ветра и дождя, иногда чрезвычайно аляповато и безграмотно составленных. Нередко можно было встретить объявление о приеме заказов на шитье платья от «иностранца из Парижа и Лондона» или от отечественного «Аршавского портного». В другом месте объявлялась «продажа разных мук». Некоторые дома, из тех, что побогаче, щеголяли дощечками с надписью: «свободен от постоя», — что по тем временам было немалой привилегией.
Освещался город скудным количеством уличных фонарей, горевших регулярно лишь на главных улицах. Резервуары фонарей наполнялись конопляным маслом — о керосине до 60-х годов понятия не имели. Ежедневно перед наступлением сумерок масло подвозилось к фонарям, при чем оно издавало ужасающее зловоние от присутствия дохлых крыс, которых по приказанию начальства бросали в бочки со специальной целью — воспрепятствовать покушению на «съедобный продукт» со стороны вечно голодных фонарщиков и будочников.
Глава десятая
Ступени прогресса. — Постройка шоссе. — Появление телеграфа. — Сооружение железной дороги. — Расцвет пароходного дела. — Бенардаки. — Рождение Сормова.
Николаевская реконструкторская горячка стихла к концу тридцатых годов. В течение следующих двух десятилетий нижегородские строительные вопросы сосредоточились на устройстве городского водоснабжения и способах сообщения.