Губернаторский приказ, напечатанный в местных «Ведомостях», гласил:
«Замечено мною, что на улицах Нижнего Новгорода встречаются иногда дамы и девицы, носящие особого рода костюм, усвоенный так называемыми „нигилистами“ и всегда почти имеющий следующие отличия: круглые шляпы, скрывающие коротко-стриженные волосы, синие очки, башлыки и отсутствие кринолина.
Со дня преступления 4 апреля [покушение на Александра II] Д. С. Каракозова, среда, воспитавшая злодея, заклеймена в понятии всех благомыслящих людей, а потому и ношение костюма ей присвоенного не может не считаться дерзостью, заслуживающей не только порицания, но и преследования».
Далее следовали «санкции»:
«…Подобных дам и девиц обязывать подписками изменить костюм. В случае же сопротивления с их стороны к выдаче требуемого обязательства, объявлять им, что они будут подлежать высылке из губернии на основании существующих узаконений.
Генерал-адъютант Н. Огарев».
Огарев недолго пробыл на своем посту, недолго боролся с «революционными тенденциями» населения. Первый случай открытой революционной пропаганды произошел без него.
Неизвестные молодые люди в косоворотках, проезжая на лошадях от Нижнего на Арзамас, оставляли в попутных селениях Кременках, Глухове, Барыкове печатные листки с давно жданным в народе царским манифестом. Население тащило листки к какому-нибудь местному грамотею, и тот вычитывал по пунктам волю монарха даровать всем свободу веры, уничтожить подушную подать и рекрутские наборы, наделить крестьян землей без выкупа, установить выборность крестьянами всех властей и т. д.
«Манифест» заканчивался призывом, в случае сопротивления со стороны губернаторов, «всякому восставать и добиваться осуществления даруемых прав силой».
Сельское население относило листки к приходским священникам.
И вот несколько встревоженных пастырей прибыло в Нижний. Каждый из них по данному делу предварительно испрашивал совета у знакомых. В результате весь город познакомился с новейшим приемом революционной агитации. На другой день общее волнение увеличилось еще сообщением местного жандармского полковника о находке объемистого чемодана, наполненного такими же «манифестами».
Положение становилось интригующим, а через день оно стало напряженным. Власти посадили в тюрьму всех 18 приезжих пастырей, обвиняя их, ни более ни менее, как в «попытке к ниспровержению существующего строя»…
В конце концов церковников отпустили, приказав доставлять в «губернию» всякую подозрительную бумагу. Они обязаны были собирать, как говорилось в жандармском предписании, «все подложные манифесты и другие какие-либо подложные официальные бумаги и объявления».
Попы придавали серьезное значение каждой непонятной записке и завалили соответствующие места ворохами исписанных листов.
Эпизод с «подложными манифестами» вошел в нижегородскую анекдотическую летопись под названием: «как попы революцию делали».
Истинная подоплека появления в Нижнем «подложных манифестов» выяснилась позднее.
Организатором дела был сын польского эмигранта, французский подданный Евневич, служивший инженером на Варшавской железной дороге. Он послал в Нижегородскую, Казанскую и Саратовскую губернии группу агитаторов с напечатанным в Бельгии «манифестом». Пропагандистами в Нижегородской губернии были студенты Петербургского университета Маевский, Госцевич, Новицкий и Олехнович. Им же принадлежал обнаруженный на нижегородском вокзале чемодан.
Наибольшую активность группа проявила в Казанской губернии, где и была схвачена. Дело о подложных манифестах под названием «Казанского заговора» слушалось в Казани в мае 1863 года. Из числа осужденных по этому делу четверо распространявших «манифест» в Нижегородской губернии были осуждены на каторгу.
В исходе шестидесятых годов много шуму наделало в Нижнем «соляное дело Вердеревского».
Вердеревские — весьма распространенная дворянская фамилия в Нижнем. «Хлебосолов» Вердеревских знал весь город.
Называли их еще «братьями-разбойниками». Младший А. Е. Вердеревский, в бытность на войне 1851-56 годов хлебно-провиантским чиновником военного ведомства, нажил на сбыте гнилой муки огромное состояние. Он по суду был разжалован в солдаты, но ненадолго. По протекции ему дозволено было поселиться у брата в Нижнем.
Он не скрывал подло нажитого состояния, но охотно был принимаем в лучших домах нижегородского общества, а равно и в местном «благородном собрании», где слыл под кличкой «хлебного Вердеревского».