За короткий срок он сумел значительно расширить круг своей деятельности. На Сейме Бугров перемалывал только рожь — о пшенице и слышать не хотел: «матушка-рожь кормит всех дураков сплошь, а пшеничка по выбору», — любил он приговаривать, намекая на пшеничников Дегтярева и Башкирова, которые иной год сидят с нераспроданной до конца продукцией, доступной далеко не каждому в полунищей тогда России.
При Сейминских мельницах, где работали до 600 передельновских, мысовских, локтевских, новишенских и ластоновских жителей, владелец не жил. Имея еще два мукомольных предприятия в Семеновском уезде и пароходство на Волге, он руководил всеми делами из Нижнего.
Личность мукомола-миллионера вызывала в городе всеобщее внимание и жадный интерес. Старообрядец беспоповского толка, Бугров своей внешностью напоминал чистый тип старозаветного купца. Длиннополый сюртук, легкие козловые сапоги со сборами, картуз на голове носил он зимой и летом.
Бугровский экипаж, толстый здоровый кучер и белый в яблоках орловский рысак были хорошо известны обывателям и служили постоянным предметом обывательских пересудов.
Делами занимался Бугров на первый взгляд как будто неохотно. О богатстве своем не любил говорить. На предложенный об этом вопрос обычно отвечал: «Помилуйте, велики ли мои дела, велики ли у меня мельничонки? Так себе делишки, так себе мельничонки, клюю по зернышку — на хлеб только себе и сестре достаю». На деловые предложения никогда не отвечал прямо. — «Николай Александрович, — начинал речь камский миллионер Стахеев, — у меня в Сарапуле, зерно есть, купите?» — «Покупаем помаленьку», — следовал ответ. — «Ну, а если всю мою партию?» — «Ничего, и всю партию можно». — «Да, ведь партия-то большая, за полмиллиона пудов?» — «Как-нибудь осилим, — уклончиво отвечал купец, — на добрые дела люди денег дадут»…
На Нижегородской бирже, куда Бугров ходил ежедневно к 12 часам пить чай, он усаживался за особый стол, носивший название «миллионного». Сидел все биржевые два часа и пил чай в обществе себе равных, Башкировых, Дегтярева, Блиновых или Зайцева и директоров Городского и Купеческого банков.
Приглашение Бугровым к столу считалось честью даже для купца с сотнями тысяч капитала. Приглашенный садился на краешек стула, но распоряжаться не смел, ожидая, когда хозяин поманит пальцем полового и распорядится: «Подай-ка нам, милый, три пары чаю». Гость держал в руках стакан, поданный самим Бугровым, и с благоговением внимал отрывистым репликам мукомола, считавшегося мудрецом. — «В делах никому не верь, — обычно наставлял старик всякого нового знакомого, — от Николая-чудотворца, и от того денег без счету не принимай! Он хоть и божий угодник, а все-таки, ежели лукавый попутает, ошибиться может». Если собеседником при чаепитии оказывалось официальное, чиновное лицо, Бугров считал своим долгом жаловаться на плохие дела и тяжело вздыхать: «Купца все теребят, а в душу его еще не заглянули».
Вообще ему свойственно было говорить афоризмами, сентенциями, иносказаниями. Многие из его выражений надолго запоминались. Однажды, участвуя в торгах и видя, что конкурент снизил цену до предела, дальновидный мучник, учитывая азарт соперника, продолжал снижать цену еще дальше. Потом вдруг вышел из соревнования. Увидя растерянное лицо соперника, сделал символический жест рукой около лица, как бы ловя назойливую муху, и произнес: «Ишь ты, плутовка! Которая кусалась, та и попалась!».
Громадную популярность Бугрову создали его заботы о людях старой веры и весьма широкая благотворительность.
Господствующая православная церковь старалась искоренять раскол, — Бугров защищал «своих», где нужно умел дать, подмазать, умаслить… Часто ездил по делам веры в Москву, в Петербург. Везде имел знакомство среди сильных людей, говорил всем «ты», хлопал по коленке и… подписывал чеки на приюты, больницы, санатории. Ухитрился даже самому Победоносцеву, главному вдохновителю преследования старообрядцев, всучить кругленькую сумму на устройство при Великом Сибирском пути передвижных вагонов-церквей.
Зато нижегородским старообрядцам жилось в девяностых годах свободно и привольно. Местная власть и носа показать не смела в устроенные Бугровым Филипповский, Малиновский, Городецкий и другие скиты. Разве возможно было нижегородскому губернатору тягаться с Бугровым, когда на приеме у министра внутренних дел сначала приглашали в кабинет Бугрова, и только потом уже — губернатора? Да и что мог сделать губернатор с человеком, у которого периодически занимал под векселя крупные суммы денег? Перед уходом губернатора с его поста, Бугров в качестве подарка преподнес ему на серебряном подносе груду разорванных губернаторских векселей. «Чтобы вашему превосходительству не думалось по ночам», — добавил с добродушной усмешкой туз.