Соседи Новой стройки — жители «Оврагов» (всполье у Студеной и Канатной улиц), вследствие разбросанности домов менее страдали от «красного петуха», но зато утопали в грязи. Газетная хроника конца века отметила случай с лошадью возчика Ермолаевского пивного завода, которая буквально утонула в луже посреди Новой улицы. К уличной грязи и вони от многочисленных селедочно-коптильных заведений и салотопен присоединялся ужасающий мрак по ночам. По «генеральному» предвыставочному плану на весь город полагалось (помимо керосиновых) 85 дуговых фонарей: из них на долю «Оврагов» (6 улиц) пришлось… два фонаря. Но и они, поставленные на перекрестках, горели не регулярно. В целях экономии город освещался только в те ночи, когда по календарю не полагалось луны, и поэтому, если небо в полнолуние покрывалось тучами, то обитатели Студеной, Немецкой или Новой улиц бродили в полнейшей темноте.
«Бугры» (Ямские улицы) и соседние кварталы имели много трактиров, портерных и пивных самого низшего пошиба. Здесь было средоточие пресловутых нижегородских «шалманов» (от волжского термина «шалман» — круговорот на быстром течении). В таких притонах, где всё шло ходуном, охмелевшему посетителю специальные люди меняли хорошую одежду на поношенную, последнюю еще раз на лохмотья, и в конце концов полуголый «гость» выталкивался на улицу.
Находившийся рядом с Ямскими улицами, окраинный Гребешок пользовался не меньшей известностью. «Учреждения», находившиеся здесь, назывались на обывательском языке «веселыми домами». Вопрос об уничтожении нижегородской «Ямы» неоднократно обсуждался в думе, но дальше предложения перенести «дома» на Ковалиху или построить за Старой Сенной площадью особый квартал — дело не пошло.
Нижнебазарной окраиной Нижнего являлась получившая громкую известность «Миллионка», состоявшая из Большой и Малой Живоносновских улиц и ряда поперечных переулков. Населяли «Миллионку» кормившиеся около Волги грузчики и сезонные рабочие, а также обслуживавшие их «печеночники», «пирожники», «сбитенщики» и проч. Немало числилось безработных и «стрелков», живших подаянием.
В центре нижегородского «дна» располагались дома Косолапова, Брылина, Колчина, Горина, Распопова. Дома эти служили для «миллионщиков» обычным ночлежным приютом. Все жилые помещения в Миллионке были похожи одно на другое: темные, грязные, вонючие комнаты среди каменных, почерневших от времени стен, наощупь холодных, мокрых и осклизлых…
«Квартиранты» спали, не раздеваясь, на полу, подстилая под себя куски старых рогож. В отдельных домах устраивались 2- и 3-ярусные нары, и тогда ночлежникам предоставлялось право занавесить свой угол «драпировкой» при помощи рваного куска ситца и в таком «семейном отделении» спать парой с постоянной или случайной женой.
Жизнь «отверженных» Миллионки нисколько не беспокоила городских заправил, несмотря на то, что до них иногда доходили отчаянные просьбы о помощи случайно застрявших там людей.
Слепой старик, бывший служитель канцелярии городской Управы, после двадцатилетней службы принужденный скитаться по ночлежкам Миллионки, прислал в думу прошение в стихах, которое заканчивалось отчаянным призывом:
Нельзя сказать, чтобы на думу поэзия не оказала никакого влияния. На полях прошения была положена резолюция головы: «выдать просителю 50 копеек»…
Никто не обратил больше на это внимания, только пронюхавший либеральный публицист из местной газеты ядовито заметил в фельетоне: «Тридцать строк поэтического творчества оплатить полтинником что-то маловато; ведь это построчный гонорар по 11/2 копейки за строчку выходит. Не стоит писать стихов с благотворительной целью».