В конце 90-х годов все транспортно-пассажирское дело на Волге находилось в руках нескольких частных компаний.
Пароходы старейшего «О-ва по Волге 1843 года» были окрашены в белый цвет, но имели черные днища. Пароходы общества «Кавказ и Меркурий» отличались сплошным белоснежным колером, «Самолетские» — имели красную, а «компании Зевеке» — светлобрусничную окраску. Каждое крупное пароходное предприятие имело свою постоянную публику. На меркурьевских пароходах ездила «красная подкладка» — особы первых четырех классов — генералы, крупное чиновничество и аристократы, нуждавшиеся в хорошем обществе. «Самолет» был любим лицами свободных профессий. На его пароходах можно было наверняка встретить художников, артистов, литераторов, адвокатов. Пароходы «Общества по Волге» наполняли чиновники средней руки, коммивояжеры, туристы разных сословий, студенты, учащиеся. Компания «Зевеке» возила солидную купеческую публику, губернских и сельских «батюшек», мелких чиновников из захолустья.
Капитаны разных пароходств тоже различались между собой. «Меркурьевцы» щеголяли военной выправкой, белоснежными кителями и кортиками у бедра. «Самолетские» капитаны отличались толщиной и дородностью, многочадными семьями и умением «занимать» пассажиров разговорами. «Волжские», — среди которых имелось наибольшее количество немцев, — держали рекорд по части употребления спиртных напитков. «Зевекинские» капитаны считались «простяками» — в кителях чувствовали себя неловко, предпочитая в жару надевать чесучевые пиджаки.
Внешние различия и привычки не мешали всем без исключения капитанам горячо любить Волгу и свою тяжелую профессию. О самоотверженной работе и о героизме волжских капитанов много писалось.
Из капитанов в другие профессии никогда не уходили. Известен единственный случай, когда молодой капитан Андреев бросил пароход ради театральных подмостков. Впоследствии вся Россия узнала выдающегося драматического артиста Андреева-Бурлака.
Увлечение любимой работой у некоторых капитанов иногда принимало анекдотические формы. Например, с капитаном Р. постоянно повторялись такие «казусы». Отбыв ночную вахту, он уходил спать в свою каюту. Сон его был так чуток, что он просыпался, когда пароход на мелком месте задевал за песок дном или, по пароходному выражению, «давил раков». Инстинктивно вскакивая, Р. выбегал из каюты в ночном белье и мчался среди ошарашенной публики на мостик… Среди капитанов попадались всякого рода «знаменитости». Известен был своей «лихостью» «меркурьевский» капитан Тигерстедт, плававший на двухтрубном «Суворове», первом по быстроте хода на всей Волге. В речных летописях записаны его смелые «трюки». Он проводил пароход в половодье из Спасского затона в Казань не по руслу реки, а прямиком по затопленным лугам. На этом пути Тигерстедт ни разу не потерпел аварии. Когда такую же операцию вздумал проделать другой, пароход смельчака застрял в лугах, затем обсох и остался там на все лето.
С «самым лихим» капитаном на Волге состязался в популярности «самый веселый» из волжских капитанов — Петрошкевич. Коллеги по профессии, встречаясь с ним на попутных пристанях, «запасались» от него свежими веселыми историями и анекдотами.
Капиталистическая конкуренция порождала на Волге нездоровое явление — «гонки пароходов», иногда кончавшиеся взрывом и катастрофой. Публика считала инициаторами таких гонок капитанов. Но они, в сущности, были повинны только в слепом выполнении хозяйского требования: приходить первыми к пристаням и набирать возможно больше пассажиров и груза.
Любопытное зрелище представляли в летнее мелководье знаменитые волжские «перекаты». В узком проходе иногда скапливалось до десятка пароходов, мешавших друг другу. В этом случае «на помощь» всеобщему усердию приходила пресловутая капитанская «словесность». По части виртуозной ругани волжские капитаны не имели соперников. Про отдельных «чемпионов» говорили, что они «заругивают птицу на лету». Кто кого на перекате переругает — было вопросом чести. И случалось, что иной командир, охрипший и обессилевший после часовой «переклички», вызывал свистком вахтенного матроса и приказывал ему: «Иван! Ругайся вместо меня, а я уже устал!»
На пароходе капитан был владыка; в его власти было высадить на берег в пустынном месте непокорного матроса, буфетчика и даже пассажира.