Пускай провожают мертвого старца все радости жизни!
Мужчины опьянены напитком и женщинами. Женщины опьянены напитком и мужчинами, но одна из них уже подходит к костру. Уже ухватила ее старуха, которой дали имя Посланница смерти. Она окуривает женщину дурманными травами, наливает ей дурманное питье и, прежде чем положить пальцы на ее горло, чтобы задушить, отдает ее всем родственникам мужского пола.
Пускай радости жизни провожают мертвого старика!
В урочный час вскочили воины, закричали, размахивая оружием. Ужас и радость кипели в едином упоении. Крик сталкивался с криком, копье с копьем, щит со щитом, рука с рукой, с ногой нога.
Вот какими были битвы, в которые водил нас умерший, так проходили сражения, в которые он бросался, поднявшись, словно медведь, из кустов и подавая сигнал к нападению. Пускай провожает его в могилу крик, какой издавала его глотка, пускай провожает его в места, откуда не слышны крики! И пускай все племя вспомнит, как взмахивал копьем тот, кто покинул нас! Пускай вспомнит силу рук его и ловкость в обращении со щитом. Пускай провожает мертвого свист оружия, которое ныне мирно лежит, с ним рядом, которое уже не поднимет его рука!
Сшибались щиты, тяжко дышали груди мужчин, и треск раздавался, исторгнутый щитами и глотками.
Вот такой удар когда-то обрушился на грудь умершего!
Вот так носил умерший свой щит! Вот так вскидывалась из-за щита его рука с копьем!
Пусть же простится с нами старец. Пусть услышит клич, которого ему уже не исторгнуть. Пусть простится с копьем, с которым уже не играть его руке. И пусть племя не забывает о силе старца. Свистом копий, треском щитов, топотом ног, ревом и храпом славим его!
Десять, двадцать, пятьдесят, сто, шестьсот лет и тысяча отложились кольцами в стволе дуба. И отмерла его крона.
Топоры людей, бродивших в местах, коих он был сердцевиной, обрубили развилистые сучья, а ствол подняли стоймя. Люди поступили так из почтительности. Они поступили так, чтобы поднятый ствол напоминал им о медведе и о первой сохе, взрывшей лоно земли.
Впоследствии купцы, скупавшие меха и сушеную рыбу, вернувшись домой, рассказывали о племени Медвежьих людей, ведущих свой род от медведя. А жил тот медведь, говорят, в священном древе, в котором до сих пор торчит стрела, убившая того медведя.
Другие купцы, скупавшие мед, воск и зерно, рассказывали об этом славянском племени иное — будто зовется оно по сохе, сделанной из развилки спаленного молнией дуба. Так рождались легенды, так распространялись различные ремесла, и расходились вести о незнакомых мирах.
И когда пришло время, случилось так, что завесы, отделявшие известные земли от краев неведомых, постепенно поднимались. В эти долгие годы веяли восточные ветры. Облака плыли на запад, и в том же направлении пробегали серпа и лось, и целые стада их. Какие-то силы налегли на землю, стеною мрака заволокло места, где всходит солнце. Запад открывался, и слышным стало молчание его безлюдья. Доносился манящий голос его лугов и рощ, протяжный слышался зов, не похожий ни на шелест дубравы, ни на голос человека, но звучащий в груди людей.
В ту пору опять приходили купцы на древнюю родину славян и рассказывали о неведомых племенах, кочующих в столь неслыханном множестве, что дремучие леса и холмы отступают перед ними. Многие обсуждали эти вести, и ходили слухи, будто сами земли двинулись в поход, а с ними — реки, горы, поляны и деревья.
Услыхав эти речи, заплакала одна из женщин, запричитала:
— Чужие племена сгонят нас с наших лугов, с урожайных прогалин — горе нам, изгонят нас из леса!
Еще не слышен был топот стад, еще не гудела земля под ногами пришельцев, но прочие женщины присоединили свой крик к воплям рыдавшей. Раздирая лицо, завыли они вместе с нею, надеясь жалобами отвратить злые силы.
А мужчины, в уединенных жилищах или собравшись вместе, старались истолковать знамения, появившиеся тогда. Говорили о чужестранце, который пользовался их гостеприимством, а потом поспешно ушел дальше по течению реки. Говорили о телодвижениях его, о вестях, что принес он, и искали ответа в гаданьях.
Лес, земля, луга, воздух и вода отвечали недобрыми знамениями. Тогда вопросили дерево. Вопросили ствол дуба, что с незапамятных времен стоял на месте спасения, доброй охоты и пчелиного роя.
Счастлив род, едавший медовые соты из дупла этого дуба!
Счастлив род, которому священное дерево даровало молнией обточенный сук, дабы возделывать землю!