Филострат Старший. Картины
Книга I
Введение
(1) Кто не любит всем сердцем, всею душой живописи, тот грешит перед чувством правдивой наглядности, грешит и перед научным знанием, поскольку оно также не чуждо поэтам; ведь оба они, и поэт и художник, в одинаковой мере стремятся передать нам дела и образы славных героев; такой человек не находит тогда удовольствия и в строгой последовательности и гармонии, а на ней ведь зиждется также искусство художника слова. Говоря возвышенным слогом, ведь искусство – богов откровение; на земле оно воплощается в те образы, которыми Горы[1] картинно одевают луга; на небе мы ими любуемся во многих чудесных созвездиях; Если кто хочет точнее узнать, откуда возникло искусство,[2] пусть он знает, что подражание служит его началом; таким является оно с самых древних времен и оно наиболее соответствует природе. Мудрые люди открыли этот закон и одной части такого искусства дали название живописи, а другую назвали пластикой. (2) У пластики много разновидностей: работа с пластической массой, подражание в меди, резьба из белого или паросского мрамора,[3] работа по слоновой кости и, клянусь Зевсом, прежде и главнее всего пластика, ваяния. А живопись, правда, зависит только от красок, но дело ее не только в этом одном: хотя она обладает для внешнего проявления одним только этим средством, она умело создает много больше, чем какое-либо другое искусство, хотя бы оно обладало еще многими другими средствами выражения. Она может изобразить и тень, умеет выразить взгляд человека, когда он находится в яростном гневе, в горе или же в радости. Ваятель ведь меньше всего может изобразить, какими бывают лучи огненных глаз, а художник по краскам» знает, как передать блестящий взгляд светлых очей, синих или же темных; в его силах изобразить белокурые волосы, огненно-рыжие и как солнце блестящие, передать он может цвет одежд, и оружия; он изображает нам комнаты и дома, рощи и горы, источники и самый тот воздух, который окружает все это. (3) Кто в этом искусстве достиг высокой степени совершенства, какие народы, какие цари его дарили своею особой любовью, – об этом писали уж многие, в том числе Аристодем из Карий[4]; он, пользуясь моей любовью к живописи, года четыре тому назад гостил у меня; он писал во вкусе Эвмела,[5] но внес много изящества в приемы его письма.
В данное время речь идет не о художниках в живописи, не об их биографиях; я хочу передать о тех произведениях живописи, о которых была как-то у меня беседа с молодежью. Ее я вел с целью им объяснить эти картины и внушить им интерес к вещам, достойным внимания. (4) Поводом к этой беседе для меня было вот что: у неаполитанцев было устроено состязание в красноречии – этот город в Италии заселяют жители, по происхождению греки, очень культурные, потому и в своей любви к речам они настоящие эллины. Так как я не хотел выступать публично, чтобы дать образцы своего красноречия, то много мне беспокойств доставляла толпа молодежи, которая постоянно приходила ко мне в тот дом, где гостил я у друга. Отдыхая здесь, я жил вне городских стен, у моря, в предместье; в нем была галерея, обращенная открытой своей стороной к Тирренскому морю[6]; она была в четыре иль пять перекрытий. Блистала она отделкой камнями,[7] как это любит теперь современная роскошь. Но главным ее украшением были рисунки: там были картины, которые, кажется мне, кто-то собрал и выставил здесь с хорошим знанием дела. По этим картинам можно было ясно судить об искусстве многих художников. (5) И лично я думал, что надо сказать похвальное слово этим картинам; кроме того, у моего приятеля, где я гостил, был сын, очень юный еще, лет десяти, но очень любивший слушать и прилежный к ученью. Он меня подстерег, когда обходил я эти картины, и обратился ко мне с просьбой разъяснить ему их содержание. Чтобы он не считал меня грубым невеждой, я сказал ему: «Пусть будет так; о них я прочту тебе лекцию, когда соберется вся остальная молодежь». Когда они подошли, я сказал: «Пусть этот мальчик будет застрельщиком нашей беседы и весь ход нашей речи пусть зависит лишь от него; вы же, идя следом за нами, не только молча во всем соглашайтесь, но и ставьте вопросы, если я при этом скажу, что вам будет неясно».
1. Скамандр[8]
2
«Если кто хочет узнать, как возникло искусство». – «Введения» обоих Филостратов, и старшего и младшего, являются важнейшей главой в истории греческой эстетики. Понятия о красоте природы греки не знали до Эврипида; равно и римляне восприняли ее очень поздно (Авзоний и Фортунат). Характерен безискусственный рассказ Ксенофанта о том, как Сократ обращался к прославленным художникам своего времени, прося дать определение красоты, и получал в ответ указания на отдельные-красивые детали. Первым проблеском эстетического самосознания греков является диалог Платона «Гиппий». Безучастный к окружающей его «красоте» величайших произведений искусства и бесстрашный анализ Сократа: открыл дорогу Платону и Аристотелю для первых шагов установления учения «о прекрасном». По Платону, красота есть результат восприятия чувствами. Она вызывает удовольствие и даже любовь. Но высшая красота доступна только разуму. Она неотделима от добра, справедливости, истины: (диалоги Платона «Федр», «Филеб»). Земная красота есть отражение небесной, божественной красоты. Вместе с Пифагором Платон подчинил понятие красоты числу, мере и симметрии.
Равным образом и Аристотель в «Поэтике» сосредоточил свое внимание на красоте отношений. Для него целостность или единство есть основное свойство всего красивого. Если, по Платону, искусство есть подражание подражанию, то, по Аристотелю, искусство есть подражание тому, что должно быть. Таким образом, из формально-объективного учения Аристотеля о красоте – «единство в разнообразии» – искусство постепенно подчинилось этике и религии через учение Платона – у Плотина и позднее становится эстетикой идеализма. Пройдя через мистицизм александрийской эпохи и первых восточных влияний, искусство получает новый аспект: не только, как у Аристотеля, искусство изображает вещь, как она должна быть, но оно словами Филострата «одухотворяет материю» (стр. 110), поднимает ее до красоты. Такая точка зрения осталась господствующей в средине века; наряду с этим у Филострата идеализм ведет к образованию фантазии вместо подражания (см. там же). Художник оказывается творцом «сообразно идее». Эта точка зрения характерна для II–III веков н.э. и для литературных произведений отчетливее всего сформулирована у Лонгина «О возвышенном». К сожалению, перевода этого небольшого, но очень важного трактата на русском языке нет.
3
Резьба из белого или паросского мрамора – паросский мрамор синонимичен белому. Поэтому здесь получается повторение, не встречающееся в языке Филострата старшего, Вместе с тем среди перечисляемых материалов ваяния у него не указано дерево. Я бы предложил читать вместо λυγδίνην, палеографически вполне возможное: ξυλίνην υλην – «деревянную массу».
4
Аристодем из Карий. Об этом более теоретике искусства, чем практике, мы знаем только то, что нам говорит Филострат.
5
Во вкусе Эвмела. Об этом Эвмеле Филострат, автор «Жизнеописания софистов», II, 5, говорит как о художнике, нарисовавшем «Елену». Эта картина находилась на римском форуме.
6
Тирренское, или Тосканское, море, омывающее юго-западную часть Италии; к нему принадлежит и Неаполитанский залив.
7
Отделкой камнями. Автор имеет, по-видимому, в виду украшения ив мозаики, очень распространенные в это время.
8
Сюжет этой картины заимствован из «Илиады» Гомера, песня 21-я, стих 305–384:
и т.д.