Выбрать главу

— Цветы, — счастливо хихикая, Ана попыталась втиснуть верёвку в крепко сжатые пальцы вервра. — Тебе. Тут красный, клён. Тут синий, дуб. Тут жёлтый, сосна. Дарю. Тебе. Видишь? Так — видишь? Ан!

— Цвета, — смирившись и надеясь на завершение пытки, поправил вервр.

— Цвета. Разные, — согласилась Ана. Хихикая и пританцовывая, оббежала вервра по кругу. Верёвку с бряцающими деревяшками она волокла за собой. А затем, конечно же, ловко набросила на шею жертвы детского произвола, именуемого «нежная забота».

— Носи!

Уже в которой раз за год вервр мысленно порадовался слепоте. Он хотя бы не видит себя со стороны. Не видит и не желает даже попытаться представить, как смотрится. В залатанной рубахе, в обтрёпанных штанах, босой. Пыльные волосы занавешивают изуродованное лицо с пустыми глазницами. Словно всего этого мало, теперь он украшен верёвкой со снизкой надоедливо стучащих лакированных «баранок». Он — высший хищник. Он — бывший граф Рэкст, чьё имя наводило страх и считалось мерилом успеха, власти и богатства. Он — утративший всё, приговорённый…

— Красиво? — Ана запнулась и спросила жалобно, тихо.

— У каждого цвета свой запах. Я понял, так удобно видеть, — кривясь то ли в оскале, то ли в улыбке, выдавил вервр. — Вот синий а вот красный. Даже я не ошибусь.

Вервр бы под пыткой не признался себе самому: на душе тепло. Он бы и думать не стал, ни за что, о прелести дурацкого подарка и о том, как это приятно — когда для тебя что-то десять дней выдумывают и трое суток без сна и отдыха мастерят, тебя же вынуждая помогать.

— Тятя пама, — хихикнула Ана, потёрлась щекой о рукав. В одно ловкое движение вспрыгнула на шею. — Идём? Куда идём? Туда? Туда?

Она дёргала то за правое ухо, то за левое. Привычный к подобному обхождению вервр уже не считал его обидным. Послушно поворачивал голову, принюхивался и, приоткрыв рот, ловил на язык вкус ветра. Единственное, что он готов был даже вслух признать толковым в характере Аны — это её страсть к путешествиям.

День пёк макушку и сам был макушкой лета. День пощёлкивал первыми трелями кузнечиков и шуршал крыльями стрекоз. Настой пыльцы колебался, заполнял весь мир, и был так густ, что, наверное, создавал видимую взгляду золотисто-зелёную дымку.

Слева, днях в трёх пешего пути, грохотали водопады у границы княжеств, чьи названия вервру было скучно вспоминать. Есть ли смысл уродовать настроение людскими условностями?

Справа, за перекатами пологих горных спин, за седловинами бесснежных перевалов, росли в небо действительно крупные горы, они держали северный ветер, искрящийся изморозью больших высот…

Впереди, днях в десяти бодрого хода, рыбьей чешуёй волн трепетало море. Западное, которое они с Аной навестили по весне и сочли достойным ещё одного взгляда. А ведь есть и море на юге, там город Корф и там…

Маленькая рука дёрнула верёвку, зашуршала кольцами и нащупала самое широкое синее, с небольшим сколом на месте заполированного сучка.

— Море? Ты решил? То или то?

— Мо-оре, — вервр потянул слово, сомневаясь, стоит ли его отпускать с губ. — Пусть будет море.

— Синее! — Ана победно потрясла кольцом.

Вервр мотнул головой и прижал уши. Отчего малявка всегда знает, к какому решению склоняются мысли? Как угадывает раньше, чем сам он? Ведь это он выбрал идти к тому морю? Он сам? Или его, как глупую лошадь, дёрнули за верёвку и направили?

В затылок ударила боль.

— А-ах…

Вервр прикусил язык, подавился солёным и замер, напрягшись, как струна. Он только что злился на свою тёмную память, способную сделать слепоту вдвое мрачнее? И вот — боль. Настоящая, древняя. Боль вспыхнула — и продолжает вламываться в череп боевой стрелой, норовя прорвать пелену забвения.

— Держись, — приказал вервр, подчиняясь указанию боли и разворачиваясь на восток. — Так быстро мы ещё не бегали. Упадёшь, не стану подбирать. Поняла?

— Не упаду, не бойся, — пообещала Ана, обняла за шею и свела ладони в двойной замок.

Вервр вытряхнул заплечный мешок, быстро отгрёб в сторону лишнее, оставив только флягу, нож и хлеб. Ещё раз принюхался, прислушался к далёкому чужому страху, совсем свежему — и невесть с чего всколыхнувшему древнюю боль в его душе. Руки тем временем споро упаковывали ничтожные остатки имущества, проверяли пояс, замок пальцев Аны. Всё готово? Всё надежно?