— Хэццо! — заорал Даэд, заглушая безмятежную болтовню врача, — хэццо, ребята!
Пока Кассиус говорил, он уложил принцессу, взбежав на место возничего. Потянул цепь, направляя санатов в сторону города. Но застыл, всматриваясь с холодком по лопаткам, в дальние огни и сполохи красного света. Это не праздничные фейерверки. Над острыми и плоскими крышами кое-где вздымались языки пламени, слышался дальний треск и чьи-то крики.
— Вокруг! Гони вокруг горы, друг! Хэццо!
Санат повернул к вознице треугольную голову, отсвечивая огромными выпуклыми глазами. Раскрылись и сжались полукруглые челюсти. Два хвоста резко ударили ночной воздух.
К восходу, думал Даэд, стараясь думать очень сильно и смыкая мысль с натяжением цепи, к солнцу, где оно там у нас.
С очередным его воплем небо вдруг осветилось, теряя ночные краски. Солнце выпрыгнуло из-за горизонта, катясь слепящим кругом. И снова свалилось, ударенное темнотой.
— …удержать нужное время, — доносился сзади спокойный голос Кассиуса, — а иначе…
— Хэц!
Звезды запрыгали, торопясь совершить рассчитанное движение к утру.
Даэд ослабил цепь, мысленно подкрадываясь к нужному мгновению, вот еще миг, еще рывок радужных крыльев. И когда солнце появилось над кромкой земли, плавно натянул поводья, упираясь ногами в деревянный настил. Голова с тихим гудением, казалось, поплыла, растягивая шею до нудной боли. Глаза выкатывались, зудели изнутри. Но нужно было сделать еще одно.
Даэд вспомнил, как ударялась о пол голова девушки-тонки, раздваиваясь. И продолжая тянуть время, которое само растягивало его мысли, отделил небольшую часть сознания, направляя ее в другое место.
— Ты, — собственный голос стал медленным и невнятным, прогромыхал, как дальний гром в грозовой туче, — лечи сейчас.
— Если ты не удержишь…
— Сей-час!
Кассиус замолчал за его спиной. Время послушно тянулось, как сладкая сахарная тянучка в горячей руке. Но если чуть надавить, порвется, падая вниз. В ночь. Странными новыми ушами Даэд слышал позади звяканье металла, шепот Кассиуса, обращенный к принцессе. И это было так невыносимо долго. А еще — чуждо. В груди Даэда прыгало и шевелилось, щекоча испуганными словами. Ночь, вокруг ночь, а ты пытаешься удержаться в утре, где все другое. Не выдержишь-не выдержишь- держишь-держишшшь-шшшь. Малышшш, пророкотал насмешливый голос Кассиуса. Он не сразу понял, это не его нутро, а сам врач обращается к нему, стоя позади и не решаясь тронуть окаменевшие плечи и локти.
— Я сделал, что мог, малыш. Отпускай.
— Ахха… — поводья медленно слабели, санаты вздымали треугольные головы, расправляя по сторонам колесницы прекрасные в тускнеющем свете прозрачные крылья. И делая огромный круг, устремились обратно, к террасе, погруженной в сонный ночной покой.
Даэд, кладя цепочки на возвышение, спрыгнул, кидаясь к скамье, обитой мягкой зеленой кожей. Неллет лежала навзничь, раненая нога чуть согнута, на рваный зев наложена аккуратная повязка с темным пятном какого-то снадобья. Кассиус стоял рядом, и Даэд успел подумать, если он улыбнется со своим безмятежным спокойствием — убью. Сброшу вниз.
Но главным было другое.
— Она. Она почти не дышит! Не очнулась. Ты все сделал, врач?
— Возможно, ей полегчает утром, когда времена сольются. Но я не могу…
— Что еще можно сделать? — перебил его Даэд, — сейчас, что?
Кассиус сплел тонкие руки.
— В Хенне, в дальнем пригороде живет мисерис Галата, она умеет передавать свою силу больным. Я не могу, видишь, — он показал на сплетенные слабые пальцы, — моей силы не хватит. Но лучше тебе не видеть ее сейчас. И там, я не знаю, что сейчас там.
Оба посмотрели в сторону дальней окраины, пылающей несколькими пожарами сразу.
— Утром все изменится, — поспешил успокоить мальчика врач.
— Как? Как она это делает? — Даэд поднял обе руки, сплетая пальцы на уровне груди, — так? Что дальше?
Кассиус внимательно смотрел на его разгоряченное лицо. Кивнул. Показал расположение пальцев в узле рук.
— Держать на расстоянии от лица. И наполнить собой, потом пусть истечет в то, что ты хочешь наполнить.
Даэд прикусил губу, мало что понимая. Наполнить собой? Истечет? Но руки сами поднялись на нужную высоту. Вдруг вспомнились ледяные снежки: такие легкие, никак не желали лепиться. Что говорила Илена, прижимая к холодному снегу ладони?
Он округлил пальцы. В них, еле видимый, полупрозрачный, как раз поместился снежок, небольшой, сверкающий миллионами снежинок, прижатых друг к другу.