Действительно, общество Исландии XIII века было архаичнее баварско-австрийского феодального общества того же времени (у тогдашних исландцев, возможно, братья, действительно, считались более близкими родственниками женщине, чем муж), но две упомянутые эддические песни навряд ли стоят близко к ранней версии песни о гибели Нибелунгов (в дальнейшем будем называть ее песней-прообразом). За это говорят данные как хронологии, так и текстологического анализа.
А.Хойслер10 пишет, что, начиная с VIII века, в баварско-австрийских документах появляются имена, схожие с именами персонажей «Нибелунгов», и делает из этого вывод, что уже в это время существовал данный сюжет.
Но две упомянутые песни «Эдды» относятся к более позднему времени. А.Я.Гуревич11 предполагает («ученые высказывали предположение»), что «Песнь об Атли» возникла в конце IX-начале X вв., а «Речи Атли» – в XI-XII вв.
К. фон Зее12 замечает: «Нельзя доказать, что какие-либо из эддических песен древнее скальдических стихов IX в.; напротив, неоспоримо, что большая часть скальдических стихов древнее эддических песней».
Таким образом, верхненемецкая песня, которая впоследствии разрослась до второй части «Нибелунгов» (песня-прообраз), уже, вероятно, существовала тогда, когда эддических песен, воспевавших Гудрун, Гуннара и Хёгни, еще не было. Поэтому, если и искать скандинавскую параллель реконструируемой песне-прообразу VIII в., ее можно видеть в эддических «Речах Хамдира» – архаичных и по форме13, и по сюжету (как указывалось, весьма близкому к сообщению историка VI в. Иордана).
Содержание второй части «Нибелунгов» также позволяет предполагать, что древнейший сюжет не включал в себя сведений о бургундском «Гундахарисе», погибшем в V в. на войне против гуннов Аттилы14 (возможно, что как раз мотивы о Гуннаре-Гунтере-Гундахарисе и проникли в верхненемецкий эпос из эддических песен в XI-XII вв.). Во второй части «Нибелунгов»15 Гунтер, несмотря на свое «королевское» достоинство, выглядит весьма бледно, уступая первую роль Хагену. Например, в переговорах (перед кульминационной схваткой поэмы), которые ведут Дитрих и Хильдебранд с Хагеном и Гунтером, последнему принадлежит только одна реплика: «…признался Гунтер смело…»16, а Хагену – пять17, причем, только в последних двух он говорит от своего имени, в остальных же – отвечает и за себя, и за своего сюзерена, например: «…Два столь могучих воина в плен не сдадутся вам»18. С точки зрения норм феодального общества, это – беспримерная наглость, попрание «священных устоев», и наличие такого мотива в поэме должно иметь очень веские основания. А.Хойслер19 пишет: «Редко какое-либо изменение поддается столь убедительному объяснению, как это. Гибель бургундов превратилась в месть за Зигфрида – а ведь убийцей Зигфрида был Хаген! Преступник первого сказания становился во втором главным врагом мстительницы, а тем самым и главным героем второго сказания».
Можно заметить, что аргументация исследователя ограничивается в данном случае восклицательным знаком и обращена к эстетическому вкусу рафинированных ценителей литературы, способных оценить художественный замысел автора и динамичность сюжета. Но среди читателей и слушателей не все являются утонченными эстетами, которые, будучи завороженными художественным мастерством автора, упустят из виду «подрывной», «антифеодальный», «антимонархический» характер некоторых мест.
Следует добавить, что общественный статус автора («шпильмана») был весьма невысок, он не мог пренебречь недовольством даже отдельных феодалов. И единственным весомым «извинением» для автора могла явиться только ссылка на традицию, то есть на то, что в более древнем варианте данного верхненемецкого эпического сюжета «короля Гунтера» не было вообще, Хаген всегда был главным героем сказания, а «парой» ему был персонаж вроде эддического Сёрли («Сар» Иордана). Впоследствии этот бесцветный образ был заменен Фолькером, а после гибели последнего – Гунтером (необходимо подчеркнуть, что во второй части «Нибелунгов» Хаген очень часто показан именно «в паре»20).
Другой пример. В поэме четыре раза упоминается бегство Хильдебранда от Хагена (три раза – о ранении последним первого). Слова умирающего Вольфхарта: «…И вы, любезный дядя, бегите лучше прочь, / Чтоб не нанес вам Хаген ущерба и вреда. / Поверьте, пуще прежнего бушует в нем вражда»21. Затем – сообщение о самой схватке: «Зияющую рану старик рукой зажал / И, щит закинув за спину, из зала убежал»22. Следующий раз – при докладе Хильдебранда Дитриху: «…Я Хагеном был ранен, когда хотел уйти. / Не знаю сам, как удалось мне ноги унести»23. И, наконец – в насмешке Хагена при их следующей встрече: «…Куда почетней сдаться, / Чем с перепугу в бегство без памяти кидаться, / Как сделали вы нынче, прервав наш бранный спор…»24.