— Настасья Кирилловна, вы очень великодушны в своем понимании, в отличие от меня.
— Ты дослушай, потом съязвишь! — строго оборвала Кирилловна и, понизив-смягчив тон, продолжила: — Ты вообще понял, о чем я? Ты видел, как она однажды — ты был тогда, я помню! — вешалась на шею какому-то беззубому художнику?
Василий усмехнулся.
— Что ж, аристократов тянет вниз, плебеев наверх.
Последовала пауза, что явилась стремительным трамплином к возмущению.
— Это ты Эмму назвал аристократкой?! — вскрикнула Настасья в священном ужасе.
— Не ловите меня на слове, это всего лишь цитата. Конечно, я понимаю, о чем вы. Однажды мы с бывшей женой… хотя стоп! Давайте, как говорится, начнем с азов. Эмма была замужем, что ей не мешало фактически жить с Сабашниковым. Заметьте, что у нее с мужем был не развод де-факто, когда брак сохраняется только на бумаге, — нет! Они именно жили вместе, растили ребенка, оба участвовали в общем бизнесе. Словом, у них сохранялась тесная связь.
— Ради денег, — вставила Кирилловна.
— Пусть так. Но, в сущности, не столь важно, что является скрепкой для брака, главное, что она его держит. Я это к тому, что при этом у Эммы были открытые близкие отношения с другим мужчиной, о которых знал муж. Так что же в таком случае удивляет вас по части ее фривольностей с беззубыми художниками? Это совершенно обычное для нее поведение.
— Нет, Васенька, это было демонстративное поведение! — яростно заключила Кирилловна. — То, о чем ты говоришь — мы это много раз обсуждали! — с этой Эммой и ее двойной игрой, — темная история. Но что бы там у нее ни было с Леней, она могла бы просто из элементарного уважения к его памяти сдерживать свои инстинкты. По-моему, это очевидно и даже кошке понятно.
— Сдерживать? А зачем?! Ты ж сама видишь: никто ее поведение не осуждал. Напротив, кажется, она была королевой вечера тогда. Тебе не приходило в голову, что этот одиозный роман с нашим с тобой общим другом — самое сильное ее переживание? И она хотела его продлить всеми мыслимыми способами, даже вот таким парадоксальным. Снять все сливки! Может, она никогда раньше не чувствовала себя в центре мужского внимания. Я как раз об этом и начал рассказывать… Мы с моей бывшей приехали на дачу к одним симпатичным, но не близко знакомым мне ребятам. Я тогда зажигал со всеми, считая неразборчивость эффективным методом познания. И вот тогда мы застали какие-то объедки праздника, потому что хозяева дома накануне рассорились. Иришка, хозяйка дома, куда-то убежала в обиде, а ее муж Борька… в компании Эммы и еще каких-то случайных хлыщей бодрячком продолжал банкет. Нетрудно догадаться, кто был его спонсором… И в этом прокисшем антураже, среди понабежавшей халявы Эмма чувствовала себя прекрасно и, как вы изволите выражаться, висла на шее у Борьки. «Вот козел!» — подумал я. А про Эмму ничего не подумал. Шляясь с Ленькиной шоблой, она… как бы продолжала быть с ним. И я понимаю ваши чувства, это низкий способ помнить — но хотя бы такой! Вот как вы про памятник сказали: хотя бы такой…
— А теперь послушай мою версию! — с колкой обидой того, кто принес кролика в шляпе, а его все никак не дадут явить почтенной публике, изрекла Настасья Кирилловна. — Эмма наверняка знала о слухах по поводу ее причастности к смерти Лени или причастности ее мужа — не суть. А может, она априори понимала, что молва такая пойдет. И тогда она… начала заводить интрижки напоказ. Собственно, никаких отношений с этими беззубыми или зубастыми типами у нее и не было, но важно, чтобы мы все думали, что они есть! Что у Эммы действительно так называемый свободный брак, что ее мужу наплевать, где она и с кем. Понимаешь?! То есть она снимает с него и с себя всякие подозрения. Но ведь если они с муженьком были бы совершенно ни при чем, так вряд ли она бы вообще озаботилась защитой своей репутации… Словом, это косвенная улика.
— Нет, улика — это другое, — задумчиво возразил Василий. — Да и… стратегия преступника, если предположить, что она преступница, тут слишком уж тонкая. Мне думается, это не про Эмму.
— Понятно, что через столько лет моя догадка бессмысленна! — не уступала Настасья. — Но у меня в голове словно пазл сошелся, когда я это поняла. Я всегда не могла понять… какой-то в этой Эмме диссонанс, надуманность, наигранность…
— Все наши догадки о Ленькиной смерти бессмысленны.
Василий это сказал в большей степени самому себе. У него слишком долго не было достойной задачи, над которой он мог бы всласть поломать голову, а в таких случаях он обращался к давно минувшему и до сей поры так и не обретшему достойного объяснения. Хождение по кругу!