Кроме хозяина, в зале находилось ещё с десяток мужчин; одетые в яркие разноцветные рубашки они выглядели стаей попугаев нездешних широт. На каждом было не меньше полкило золота, исходя из суммарного веса толстенных цепей, браслетов, колец и печаток. То был цвет табора. Или что там осталось у них от минувшей эпохи? Женщин в доме я тогда не заметил. Насколько знаю о цыганской жизни, мужчины у них не работают. То есть не попрошайничают, прикидываясь юродивыми, смешно волоча ногу по вагону метро, не просят милостыни на паперти у Печерской Лавры и Владимирского собора, не гадают, не поют, не пляшут, развлекая ротозеев в проходных местах. Раньше мужчины-цыгане воровали коней, теперь же тянут всё, что плохо лежит. Заниматься «женской» работой уважающему себя цыгану непозволительно, и они слоняются целыми днями по округе, возложив заботу о пропитании на слабый пол. Когда в семье рома рождается девочка, это добрый знак, рождение же мальчика предвещает, может и не скорые, но обязательные хлопоты.
В память мою врезался навсегда безногий парнишка, танцевавший на руках под модную в излёт перестройки «Ламбаду». Зрелище было жутким и завораживающим одновременно своим сюрреализмом, словно взятым с полотен Дали. Выдержать его мог не каждый, по крайней мере, в первый раз. Утирая платком бегущие слёзы, женщины бросали в старую фетровую шляпу рубли и трёшки, торопливо уходя, словно стыдясь своей чувствительности. Безногий танцор зарабатывал больше всех и пользовался среди соплеменников авторитетом. Его возили по вокзалу на грязной детской коляске; повзрослев слишком рано, он сделался строг и печален, редко улыбался, был раздражителен, покрикивая на свою прислугу. И лишь закидывая с азартом пятнадцатикопеечные монеты в прорезь игрового автомата, снова становился обычным мальчишкой, счастливо смеявшимся, когда фортуна ему улыбалась, и злившимся после проигрыша.
Вникнув в суть, барон не изменился в лице, быть может взгляд его карих проницательных взгляд стал строже.
– Что ты хочешь за спасение Рубинчика? – с заметным акцентом, наконец, спросил он; имена у цыган были под стать их ярких нарядов. – Хочешь, бери деньги, хочешь, наркотики.
– Я ни в чём не нуждаюсь. Всё что мне нужно, у меня есть, – отказался Саша, не зная как объяснить отцу, что спасал он Рубинчика не за вознаграждение, а потому, что по-другому не мог. Не было разницы кто его родители, состоятельные люди, или обычные работяги. Но для барона разница эта была, он тоже не мог просто сказать спасибо. Для приближённых этот человек являлся коронованной особой, и вести себя вынужден был соответствующим образом. Сняв с себя массивную золотую цепь, барон протянул её моему товарищу: – Тогда, держи на память.
Саня лишь отрицательно покачал головой, с вымученной улыбкой взглянув на меня, словно я мог подтвердить барону, что мзду он действительно не берёт, а потом сказал то, что я запомнил на всю свою жизнь: – Золото тоже не возьму. Ты знаешь, в жизни я совершил немало дурных поступков, наверное, пришло время сделать хоть что-то хорошее.
Барон молчал, принимая решение, почтительно безмолвствовала его свита, лишь где-то в недрах огромного дома механически отбивал счёт секундам маятник напольных часов. Жилище подавляло своим размером и пустотой; казалось, то злобное кровожадное существо заканчивает отсчёт, собираясь на поиски жертвы. «Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать».
– Хорошо, – наконец кивнул своим мыслям барон, поднимаясь с дивана. – Но без подарка я вас не отпущу. Ты спас моего сына и теперь я хочу сделать в ответ что-то стоящее. Есть у нас одна цыганка, древняя старуха. Сама из дома давно не выходит, пусть она тебя посмотрит. Лады?
– Лады, – усмехнулся товарищ, тоже вставая со своего места. Даже сидя он был не намного ниже невысокого властителя цыганского табора. – Гадать будет?
– Нет. Зачем ей гадать? Она и так всё знает.
***
В пророчества Саша не верил и согласился лишь для того, чтобы не обидеть хозяина, понимая, что просто так тот от него не отстанет. В выбранный день мы ехали на неновом, но всё ещё солидном «шестисотом» «Мерсе» барона к гадалке, жившей на другом конце города, в частном секторе Петропавловской Борщаговки.
Как я узнал за это время, первичный капитал отец спасённого мальчика заработал не на наркотиках, воровстве, проституции, а на обычных крышках для консервации. Скооперировавшись в перестроечные времена с директором небольшого заводика на периферии, предприимчивый цыган организовал работу в две смены. Днём предприятие изготавливало обычную продукцию, а ночью дефицитные тогда крышки. Сотни ромов реализовывали их в поездах, электричках, на вокзалах, рынках, других людных местах огромной страны. Привыкшие всё «доставать» из-под полы советские граждане охотно брали эту продукцию, и в сезон, и про запас, наполняя бюджет барона своими деньгами, так же, как десятки маленьких ручейков питают собой бездонное озеро.