— Наш… — Зволянский хотел сказать «дурак», но не решился и продолжил иначе: — …патрон желает услужить Витте. Хотя при своих отношениях с Его Величеством сам бы мог вить из казначея веревки. Так что езжай и разберись. Разыщи писателя и тряхни как следует. Кажется, это заурядный донос. Или рядовая афера, которая Департамента полиции никак не касается. Но замешаны такие люди… Киев — столица Юго-Западного края и вотчина Драгомирова, второго государева любимца. Будь осторожен, не наступи там на ногу кому не следует. Сипягин из-за мелкой шушеры, как мы с тобой, ни с кем ссориться не будет. Особенно если противник с титулом или хорошим поместьем.
— Я сам с хорошим поместьем! — обиделся Лыков.
Но действительный статский советник лишь крякнул и сказал сдержанно:
— Ну ты же понял, что я имею в виду…
— Как не понять.
— Тогда ступай. И не присылай мне, пожалуйста, оттуда плохих вестей. И без того грустно.
— Очень донимал? — сочувственно спросил надворный советник.
— Еловая голова у нашего патрона, — не сдержался Зволянский. Он знал, что дальше Лыкова не уйдет. — В третьем часу ночи сегодня отпустил! Про Особый отдел так и не понял, придется заново разжевывать. Нет, уходить пора, уходить…
Алексей Николаевич впал в минорное настроение. Судьба чиновника его уровня зависела от служебных дрязг и интриг. С прежним министром Горемыкиным Зволянский жил душа в душу, и надворный советник тянул лямку спокойно. Знал, что директор всегда прикроет. Но в декабре прошлого года Горемыкина задвинули в Государственный совет. Сыщик Лыков сразу почувствовал изменения. Его начальник стал нервным и неуверенным. Конечно, такое случалось уже не раз. Лыков много повидал директоров Департамента полиции, Зволянский не первый и не последний. Но, поднимаясь в Табели о рангах, все труднее оставаться в стороне. Бывший нижегородец засиделся в надворных советниках. Документы на его производство в следующий чин были уже заготовлены. И тут неприятное поручение — вскрыть аферу, которую устроил зять всемогущего Витте. Самому бы уцелеть после такого дознания…
Подумав как следует, Лыков телефонировал в Военное министерство. Он решил перед отъездом повидаться с бароном Таубе. Пусть расскажет другу, кто такой Драгомиров. «Хозяин» Киева может стать союзником или противником в опасном деле. Лучше бы союзником…
Виктор Рейнгольдович принял старого товарища после девяти. Он занимал теперь должность, в которой раньше состоял покойный Енгалычев — директор канцелярии ВУК[1]. Должность была генеральская, но Таубе по-прежнему держали в полковниках. Дали казенную квартиру, и на том спасибо. И «на гуся»[2] выписывают, как генерал-майору… В их последнюю встречу на Пасху барон был не весел. Жаловался на Куропаткина, что загонял всех в министерстве пустяковыми поручениями. Полгода отсутствует на месте, ездит по стране ради двойных прогонов. Берется за все сам, а потом бросает и не может отличить главного от второстепенного. Ну эдак-то по всей империи… Таубе жаловался устало и механически и намекал, что уйдет в строй. Знакомая песня. Если бы нашему брату да волю выбирать начальство…
— Что расскажешь? — спросил полковник, пожимая товарищу руку.
Тот сразу взял быка за рога:
— Меня посылают в Киев. С неприятным поручением. Даже, возможно, опасным.
— И что?
— Скажи, в какой мере я могу рассчитывать на помощь Драгомирова? В случае, ежели не дай Бог…
— А что за поручение?
— Некто Меринг, председатель правления домостроительного общества, якобы заигрался. Растащил деньги из банка, отдать не может, а лезет во все новые аферы…
1