Война закончилась победой Польши, но на деле не позволила ни той, ни другой стороне достичь своих целей и намерений. Когда Красная армия двинулась на Варшаву, ее порыв помочь братьям по классу не встретил ожидаемого понимания среди польского населения, что весьма разочаровало друзей и соратников по революционной борьбе. Как справедливо писал известный польский публицист З. Залуский, «термин „белополяки“ служил вначале для того, чтобы различить настоящих поляков от польской контрреволюции. Но чем ближе к Висле, тем этих „белополяков“ оказывалось все больше... На предпольях Варшавы складывалось впечатление, что других просто нет»{4}. Ослепленные перспективой мировой революции, советские руководители и военачальники не сумели верно оценить ситуацию, предвидеть последствия более чем векового угнетения польского народа, недостаточного уважения к его национальным чувствам.
Польский замысел создать объединение государственных образований народов, заселявших в XVIII в. Речь Посполитую, не удался. Польша превратилась в многонациональную слабо интегрированную страну, обремененную напряженными проблемами национальных меньшинств, непростых отношений с соседями.
Закрепленные в 1921 г. Рижским миром отношения, казалось, стабилизировались, что было подкреплено отказом «от всяких прав и притязаний», взаимными гарантиями полного уважения государственного суверенитета другой стороны и воздержания от всякого вмешательства во внутренние дела друг друга. Однако граница пролегла в соответствии со случайной конфигурацией линии фронта осени 1920 г., оставив на польской стороне почти половину белорусских земель и около четверти украинских, образовав непреодолимый барьер между Польшей и СССР. Польская политика, не будучи бескомпромиссно враждебной по отношению к Советскому Союзу, стала политикой недоверия и неприязни.
Для Советской России Польша была страной, война с которой не была выиграна, опасность со стороны которой как опоры ненавистного версальского порядка, символа империалистической системы укоренялась в общественном сознании. Польская граница была границей с «капиталистическим окружением», и психологически угроза «Если завтра война, если враг нападет» увязывалась именно с нею. Более того, Польша воспринималась как самый крупный реальный, близкий противник: через фронты войны с ней с обеих сторон прошло более чем по миллиону солдат, значительно больше, чем через фронты Гражданской войны. Это оставило в сознании прочный след — неизгладимую горечь и взаимное неприятие, все более эксплуатируемые идеологически.
Напомним, что историческое сознание и политическая мысль Советской России получили весьма сложное наследство и их развитие оказалось весьма противоречивым. Демократической трактовки польского вопроса в предоктябрьский период и первые революционные годы, в том числе всеобъемлющей и последовательной программы его решения, объединения всех польских земель и воссоздания независимого Польского государства хватило ненадолго. Возобладали новые мифологемы. Восстановление польской государственности, судьбоносное, переломное событие крупнейшего масштаба и огромного значения для польского народа, событие долгожданное и желанное, оказавшее решающее воздействие на все дальнейшее развитие этого народа, для россиян было отодвинуто в тень идеей мировой революции. Иллюзия быстрого преобразования мира, отношение к польскому государству как к препятствию на этом пути очень затруднили налаживание конструктивных отношений между двумя соседями, затормозили преодоление пережитков прошлого и реальное сближение народов в духе демократических деклараций. Уместно отметить, что только в 1989 г. в СССР впервые был торжественно отмечен юбилей воссоздания Польского государства в 1918 г., что явилось заслуженной данью глубокого уважения к вековым освободительным усилиям польского народа, к его свободолюбию и жизнестойкости.
В 20-е же годы опыт военной конфронтации сыграл существенную роль в обновлении и укоренении стереотипов, более свойственных состоянию войны, чем утверждения дружественного мира. Ленин осенью 1920 г. писал о возможности заключения союза с Германией против Польши, которую, впрочем, не считал опасной для Советской России. Важное значение имело и то обстоятельство, что в сознание Сталина, допустившего досадные стратегические просчеты в качестве члена Реввоенсовета, было заложено жестко негативное восприятие как итогов войны, так и страны-противника. Окрашенные личными мотивами мрачные воспоминания наложили свой деструктивный отпечаток на последующее развитие двусторонних отношений. В итоге, общие контуры советско-польских отношений в межвоенное двадцатилетие были сформированы событиями 1919—1921 гг. и оказали определяющее воздействие на противостояние Польши и России в период растущего напора гитлеровского фашизма и решение коренного вопроса о судьбах Польского государства.