Пилсудский хорошо знал, что Россия слишком великая страна, чтобы можно было ею пренебрегать, и опасался, что «виктория 1920 года» способна приблизить Польшу к краю пропасти. Еще в 1923 г. он говорил Мильерану, что Польша не может позволить себе такую роскошь, как плохо жить с соседями{12}. Как известно, он неоднократно повторял, что при огромной протяженности границ с двумя великими державами надо постоянно думать о сохранении мира на них.
На мартовском совещании 1934 г. Пилсудский с большим сожалением констатировал, что его наследникам «трудно будет сохранить статус-кво 1934 года» и что им будет нехватать «умения анализировать и находить новые подходы»{13}. Через месяц с небольшим, 12 апреля, он провел секретное совещание военной элиты страны с участием министра и вице-министра иностранных дел, дабы обсудить ключевую проблему будущего страны: как, достигнув «довольно дружественных отношений» с СССР и Германией, избежать их ухудшения? Считая, что внутреннее положение обоих государств не является устойчивым и чревато неожиданностями, он предложил каждому участнику этой «сшибки мозгов» продумать и написать, какое из них является «наиболее опасным для Польши и может стать опасным в первую очередь», какими средствами они располагают и какие мотивы могут склонить их к наступательным действиям и как в связи с этим следует строить свою политику{14}.
Вскоре были предприняты меры по закреплению ситуации нейтральности в отношении обоих соседей как принятых ими правил игры. 5 мая был продлен срок действия договора о ненападении с СССР с соответствующей оговоркой в заключительном протоколе, что обе стороны не связаны никакими заявлениями, которые противоречили бы постановлениям Рижского договора{15}.
25 мая были сделаны шаги и для поддержания стабильных отношений с западным соседом. Согласно донесению посла Германии в Польше Г. Мольтке о беседе с польским министром иностранных дел Ю. Беком, они означали, что «Польшу не свернуть с политического курса, принятого ею по отношению к Германии», и в то же время она откажется брать какие-либо новые обязательства по отношению к России. Бек отстаивал польскую внешнеполитическую линию, доказывая, что лучший путь для достижения мирных отношений с соседями и тем самым для содействия миру вообще — это путь прямых договоров и двусторонних договоров, и «эта политика, принятая Польшей, как это следует признать всему миру, полностью оправдала себя»{16}.
Соседи, однако, все меньше были склонны одобрять столь независимую политику и подозревали наличие тайных договоренностей за своей спиной, не признавая за Польшей достаточно сильных позиций для «свободного плавания», особенно в условиях постоянной перегруппировки сил и изменения их баланса. Попытки «сохранить лицо», не раскрывая суть тех или иных форм давления, требований уступок, навязывания неравноправного партнерства или ловкого блефа, только подогревали недоверие и оказывались бесполезны. Становилось все труднее поддерживать параллельные отношения с соседями, каждый из которых недоверчиво присматривался к малейшему шагу, который можно было прочесть как движение в сторону другого. Возможностей эффективного применения подобного метода без потерь, без попадания в зависимость и превращения в жертву в условиях предвоенного нагнетания противоречий фактически уже почти не было{17}.
Как генеральный инспектор вооруженных сил генерал Э. Рыдз-Смиглы, так и министр иностранных дел Ю. Бек старались реализовать завещанную Ю. Пилсудским стратегию, но это получалось у них по-разному. Рыдз-Смиглы не любил немцев и не верил им, а о переговорах с Россией не хотел и слышать. Пилсудский ценил его как перспективного военного, дисциплинированного и надежного, с сильным характером и могучей волей, выполняющего любые задания и заслуживающего доверия, смелого, не боящегося сложных решений и не пасующего перед неудачами. Он не любил конфликтов, был справедлив к подчиненным и имел на них большое моральное влияние. Но у него был слабо развит политический инстинкт, и старый маршал сомневался, сумеет ли он сладить с капризными и амбициозными генералами, соотнести силы и возможности своего государства и неприятеля{18}. Действительно, его оценки мощи и военного потенциала Германии оказались неадекватными, как и способность спрогнозировать ситуацию, созданную секретным протоколом к советско-германскому договору.