— Почему вы думаете, что этот красный комочек был именно я? — слезливо спросил Невинский. — То есть я хочу спросить, почему вы думаете, что отцом этого красного комочка были именно вы?
— Эта святая женщина любила меня, — самодовольно ответил умирающий. — Это была чистая душа, хотя и еврейка. Она рассказала мне, кто настоящий отец ее ребенка. Этот отец — я. И этот сын — вы. Вы мой сын, Яша. Вы не Невинский. Вы — Средиземский. Вы граф! А я великий грешник, меня даже в полчку так и называли — Ораниенбаумский Дон-Жуан. Обнимите меня, молодой граф, последний отпрыск нашего угасающего рода.
Невинский был так ошеломлен, что с размаху обнял старого негодяя. Потом опомнился и с тоской сказал:
— Ах, гражданин Средиземский, гражданин Средиземский! Зачем вы не унесли этот секрет с собой в могилу? Что же теперь будет?
Старый граф участливо смотрел на своего второго, единственного, сына, кашляя и наставляя:
— Бедное благородное сердце! Сколько вам еще придется испытать лишений! Из комсомола, конечно, вон. Да я надеюсь, что вы и сами не останетесь в этой враждебной нашему классу корпорации. Из вуза — вон. Да и зачем вам советский вуз? Графы Средиземские всегда получали образование в лицеях. Обними меня, Яшенька, еще разок! Не видишь разве, что я здесь умираю на кушетке?
— Не может этого быть, — отчаянно сказал Невинский.
— Однако это факт, — сухо возразил старик. — Умирающие не врут.
— Я не граф, — защищался комсомолец.
— Нет, граф.
— Это вы граф.
— Оба мы графы, — заключил Средиземский. — Бедный сын мой. Предвижу, что про вас напишут стихами: "Что вы скажете, узнав, что Невинский просто граф?"
Невинский ушел, кренясь набок и бормоча: "Значит, я граф. Ай-ай-ай! Ой-вей!"
Его огненная фамилия на стене потухла, и страшной могильной надписью висело в комнате только одно слово: КАТАВАСЬКИН
В это время во дворике раздался веселый голос:
— По морям, по волнам, нынче здесь завтра там! По моря-ам, морям, морям, морям!
То возвращался домой с карнавала на реке веселый студент Катаваськин. Его узкие антрацитовые брюки сверкали под луной.
— Товарищ Катаваськин! — позвал граф, с трудом приподняв к окну свою петушиную голову. — А, товарищ Катаваськин!
— Это ты, Верка? — крикнул студент, задрав голову.
— Нет, это я, Средиземский. У меня к вам дело. Зайдите на минуточку.
И через минуту Средиземский признался, что он, граф, великий грешник. Явствовало, что студент — последний потомок графов Средиземских и, следовательно, сам граф.
— Это было в Тамбове, — усталым уже голосом плел Средиземский. — Я был тогда гвардейским офицером…
Катаваськин выбежал на улицу, шатаясь от радости. В ушах его стоял звон, и студенту казалось, что за ним по тротуару волочится и гремит белая сабля.
— Так им и надо, — захрипел граф. — Пусть не пишут стихов.
Последняя фамилия исчезла со стены. В комнату влетел холодный ветер. Из-за славянского шкафа вышла костлявая. Средиземский завизжал. Смерть рубанула его косой, и граф умер со счастливой улыбкой на синих губах.
В эту ночь все три студента не ночевали дома. Они бродили по фиолетовым улицам в разных концах города, пугая своим видом ночных извозчиков. Их волновали разнообразные чувства.
В третьем часу утра Филосопуло блуждал по переулкам, настолько отдаленным, что их даже к 1934 году не успели переименовать, и шептал:
— Я не имею морального права скрыть свое происхождение от ячейки. Я должен пойти и заявить. А что скажут Невинский и Катаваськин? Может, они даже не захотят жить со мной в одной комнате. В особенности Невинский. Он парень горячий. Руки, наверно, даже не подаст.
В это время Невинский в перепачканных брюках кружил вокруг памятника Пушкину и горячо убеждал себя:
— В конце концов я не виноват. Я жертва любовной авантюры представителя царского, насквозь прогнившего режима. Я не хочу быть графом. Рассказать невозможно, Филосопуло со мной просто разговаривать не станет. Интересно, как поступил бы на моем месте Энгельс? Я погиб. Надо скрыть. Иначе невозможно. Ай-ей-ей! А что скажет Катаваськин? Втерся, скажет, примазался. Он хоть и беспартийный, но страшный активист. Ах, что он скажет, узнав, что я, Невинский, бывший граф! Скрыть, скрыть!