Можно было подумать, что бедняга умирает от жажды. Но вдруг он завопил:
— Пулита ме ле стивали. Почистите мне сапоги. Это по-итальянски. А по-турецки? — Беним гизмаларыны темизление. Ох, лучше я сам почищу.
Тут вмешался Семенов.
— Не будем спешить, товарищи! Давайте по порядку. Сначала греческий. Весь греческий алфавит составлен из русских букв, но понять ничего невозможно. Вот для этого и составлены словари. Значит, пушка-канони, товарищ-синдрофос, подлодка-поврихиа, а кухня-камбуз, как и у нас. Всего делов-то выучить.
— Маловато будет. Трудновато будет объясниться.
— Ничего, хватит. Вы не забывайте, товарищи, что кроме этих слов есть еще слова, созданные революцией. Это наш революционный язык:
Пятилетка
Советы
Промфинплан
Большевик
Беломорканал
Колхоз
Чекист
Их много, этих слов, и их поймут без перевода везде, куда мы ни при… — Семенов вдруг осекся на полуслове, быстро захлопал белесыми ресницами и с криком "Даешь!" бросился в свою каюту.
Остап с тоской смотрел в иллюминатор, за которым стремительно и близко неслась вольная вода.
Глава 27.
Марафонская дистанция
Голубой советский крейсер стоял на открытом рейде против дачной пристани Фалерон. Слева, за мысом, густо покрытым белыми и розовыми домиками, находился порт Пирей. Справа, на высоком холме, виднелся афинский Акрополь. Был конец сентября. Светило сильное солнце, дул африканский ветер, и поднятая им древняя пыль создавала легкую мглу.
Краснофлотцы, готовясь съехать на берег, бесконечно чистили друг друга щетками и поминутно поправляли бескозырки.
Два часа назад на корабле произошел скандал. Все шло блестяще: "Красный Кавказ" стоит не рейде Пирея. Команда выстроена. К кораблю мчится адмиральский катер. В нем сидит красивый старик в треугольной шляпе, в золотых эполетах, с голубой лентой через плечо. Стреляют пушки. Оркестр играет встречу. Все в полном порядке. Все голубое и белое. Старпом подымает голову, чтобы бросить последний начальствующий взгляд, и вдруг на самой высокой площадке кормовой надстройки видит бесформенную группу в цивильных пиджаках, мягких шляпах и разноцветных галстуках. Более того, пиджаки расстегнуты, шляпы набекрень, а галстуки развеваются. Галстучно-пиджачная группа невыносима для морского глаза. Душу старпома охватывает мрачное отчаяние. Он откладывает до окончания церемонии вопрос: "Кто виноват?" — и задается вопросом: "Что делать?" Молниеносно найдена замечательная формула: "Всем перейти на левый борт!" Это, конечно, значит, что всем оставаться на местах, а штатским действительно перейти на левый борт. Там их никто не увидит, там они не будут портить картину.
Последовавшее через полчаса бурное выяснение отношений, предстоящая покраска на палубе и в кают-компании, угроза пробегавшего мимо Семенова пропесочить писателя на весь флот, если к вечеру не будет фельетона и, наконец, записная книжка Остапа, в которой красовалась все та же единственная запись о синеньких волнах, шлепавшихся об адмиралтейские ступени, убедили галстучно-пиджачную группу съехать на берег с целью выявления "язв капитализма".
Краснофлотцы сдували с рукавов последние пылинки. Подали баркас. И тут на палубу, прижимая подбородком стопку брошюр, вывалился Семенов.
— Налетай, братцы! — прохрипел он страдальчески и начал рассовывать книжки спускающимся краснофлотцам. — Держите! "Словарик наиболее употребляемых выражений на все случаи жизни. Автор — Федор Сидорович Семенов". Молодцы — корабельная типография, не подкачали. Успели. Держите, не пожалеете!
— Послушай, Семенов, а где же перевод на греческий?
— Да в том-то и дело, братцы! — радостно завопил Семенов. — Не надо перевода! В этом словарике не отдельные словечки, а целые выражения из русских слов, которые понятны любому иностранцу без перевода! Я проверял! Вот, спросите у механика Костыньша, он латыш. Куда там вашему эсперанто! — не унимался Семенов, — целые выражения! Эх, если бы из таких слов целую заметку или рассказ написать… — Семенов вдруг осекся на полуслове, быстро захлопал белесыми ресницами, сунул нерозданные книжки латышу Костыньшу и с криком: "А что?! Даешь революционный роман!" — бросился в свою каюту.
Остап с опаской раскрыл брошюру. На 16 страничках, аккуратно пронумерованные, шли в столбик "наиболее употребляемые" выражения "великого и могучего":
1. Виктория Коммунизма — Норд, Зюйд, Вест, Ост!