Революционный инстинкт бросил толпу рабочих на помощь советским товарищам…
… Остап бежал так же одухотворенно, как две с половиной тысячи лет назад, может быть по той же улице, бежал греческий воин, возвестивший миру Марафонскую победу. Так же, как и древний гонец, ног он не чувствовал. Он чувствовал руки, уставшие в бою. Вернее кулаки, которыми завалил двух пассажиров "Форда", трех рабочих и товарища Гусева.
Он как будто пролетел эту кривую и грязную подворотню, такую же грязную улицу Фемистокла, промчался мимо кафе "Посейдон", кино "Пантеон", меблированных комнат "Парфенон" и слесарной мастерской "Аполлон". Особенно радовало то, что удалось выдернуть из кармана Гусева свой паспорт. Правда, вместе с документами самого Гусева, но от них он избавился еще в подворотне. Наконец он остановился у кофейни "Архимед Сиракузский".
Через мутное окно Остап разглядел людей за мраморными столиками. Одни играли в нарды, другие резались в карты, бросая их на специальную войлочную подстилку, одни пили кофе из маленьких чашечек, другие — чистую воду, а перед каким-то толстяком, как видно отчаянным кутилой и прожигателем жизни, стояла высокая стопка пива и лежала на блюдечке закуска — большая блестящая маслина с воткнутой в нее зубочисткой. Недолго думая, Остап отодрал от подкладки длинный лоскут, соорудил на рукаве отличительный знак афинских джентльменов и степенно переступил порог.
Когда, через несколько минут, в кофейню заглянул полицейский, Остапа невозможно было отличить в небольшой толпе нардовских болельщиков, страстно цокающих и качающих головами при каждом броске кубиков.
Греческого языка Остап Ибрагимович не знал, но вопрос полицейского о наличии "чужих" понял сразу, ибо, будучи образованным уроженцем Одессы с детства знал слова "ксенофобия" и "Понт Евксинский". Хозяин отрицательно покачал головой и этот жест наполнил душу Остапа гордостью за минутную принадлежность к великому народу, подарившего миру Архимеда Сиракузского.
Часть III.
Наследник
Глава 28.
"Нормандия"
В девять часов из Парижа выходит специальный поезд, отвозящий в Гавр пассажиров "Нормандии". Поезд идет без остановок и уже через три часа вкатывается в здание гаврского морского вокзала. Пассажиры выходят на закрытый перрон, подымаются на верхний этаж вокзала по эскалатору, проходят несколько зал, идут по закрытым со всех сторон сходням и оказываются в большом вестибюле. Здесь они садятся в лифты и разъезжаются по своим этажам. Это уже "Нормандия". Каков ее внешний вид — пассажирам неизвестно, потому что парохода они так и не увидели.
Остап последним вошел в лифт и мальчик в красной куртке с золотыми пуговицами изящным движением нажал красивую кнопку. Через несколько минут командор подошел к большому иллюминатору, скорее окну, в своей каюте.
Глубоко внизу, с площадок всех этажей вокзала, провожающие выкрикивали свои последние приветствия и пожелания. Кричали по-французски, по-английски, по-испански. По-русски тоже кричали.
Пароход вышел из гавани. "Нормандия" делала свой десятый рейс между Европой и Америкой.
В ресторан Остап пришел раньше времени. Он был чертовски голоден, но причина нарушения незыблемого корабельного распорядка была в другом. Он знал, что как только его имя появилось в списке пассажиров, метрдотель записал его и в своей копии: "Стол №… место №…". Однако, Бендер не любил сидеть:
а) у входа;
б) возле оркестра;
в) в центре зала;
г) спиной к залу.
Он любил сидеть:
а) ближе к окну;
б) с краю;
в) у сервисного входа;
г) лицом к залу.
Было еще множество разных нюансов относительно соседей по столу, которые Остап надеялся разрешить в личной беседе с метрдотелем. Тот был человеком сговорчивым и когда зал заполнили пассажиры, рядом с Бендером уселась глухонемая голландская чета со смешной фамилией Бутербродт. Согласно пароходному списку, юный мистер Бутербродт питался в детском зале. Вскоре, помахивая массивной тростью, подошел четвертый пассажир, которого метрдотель охарактеризовал то ли немцем, то ли скандинавом, что позволяло рассчитывать на его молчаливость. Это был краснощекий гигант с клоком рыжей щетины на макушке.
— Гутен абенд! — буркнул он, обведя сидевших кабаньими глазками.
Бутербродты молча, но очень приветливо улыбнулись. Остап на всякий случай промолчал.
Гигант сел. Стул под ним натужно заскрипел.