Девушка сделала изящный книксен:
— Тереза Жулавска, это мое единственное имя. Королева танго Белостокского воеводства. Еду покорять Америку. Я принимаю ваше приглашение. — Она повернулась вполоборота и подала правую руку.
Командор деланно удивился:
— Поляки танцуют танго под руку? — Он шагнул вплотную к решетке, приложив к ней щеку и обе ладони: левую вытянул вперед, а правую поставил у бедра. Тереза поняла и сделала то же. Бендер повел партнершу и каждый раз, когда на долю секунды их пальцы расставались, чтобы тут же безошибочно встретиться вновь за прутом решетки, ему казалось, что руки Терезы становятся теплее. Решетки больше не существовало. Она прижималась спиной к его груди, падала на его руку, он сжимал ее талию, поддерживал ее спину…
Из-за спины Терезы, послышался резкий, неприятный голос:
— What's the matter?! You've been warned, ma'am! I won't have it! You'll be sorry!
Остап попытался удержать руку девушки.
— Не кипятись, папаша! Тебе только в советской гостинице служить. Ну, что поделаешь, иди сюда. Долларз, франкс энд но проблем, о'кей?.. Тереза, не исчезайте! Я найду вас в порту!
Утром палубы покрылись чемоданами и сундуками, выгруженными из кают. Пассажиры перешли на правый борт и, придерживая руками шляпы, жадно всматривались в горизонт. Берега еще не было видно, а нью-йоркские небоскребы уже поднимались прямо из воды, как спокойные столбы дыма.
— Пожалуй, Нью-Йорк действительно город контрастов, — сказал Гадинг, прогуливаясь рядом с Бендером, — и самый поразительный контраст — после пустоты океана вдруг сразу самый большой город мира…
Пароход уже швартовался у пристани "Френч Лайн", когда Остап снова подошел к той решетке. Ни одного пассажира третьего класса поблизости не было видно. Сам собой сочинился афоризм: "У свободы и неволи один символ — решетка: все зависит от точки зрения".
"Впрочем, здесь что-то не так, — подумал Бендер, — ведь я тоже не могу пройти к ней".
Через полчаса он беспокойно вертелся под большой железной буквой, с которой начиналась его благородная фамилия, подтвержденная серпасто-молоткастым документом. Наконец подошел таможенный чиновник. Его нисколько не волновало то, что Остап пересек океан, чтобы показать ему свой чемодан. Он вежливо коснулся пальцами верхнего слоя, затем высунул свой язык, самый обыкновенный, мокрый, ничем технически не оснащенный язык, смочил им большой ярлык и наклеил его на чемодан.
Подошел Гадинг.
— Ну что? Где этот ваш Спиваковский или как там его? — фыркнул он. — Не приехал? Так я и знал! А что еще ждать от красноперого жида?.. (На второй день пути Остап отправил Спиваку телеграмму: "Прибываю Нью-Йорк "Нормандией". Наследник ордена Золотого Руна". Гадинг взялся написать адрес "на американский манер".) Ну что, вперед? Три дня на разграбление Нью-Йорка?
— Пардон, — ответил Остап. — Я имею встретить своего секретаря.
— Секретаря? — забеспокоился Гадинг. — Кто? Откуда?!
— По конспиративно-этическим соображениям она ехала другим классом…
— Вторым? — округлил глаза Гадинг.
— Третьим, — прищурился командор.
— О, это слишком долго ждать. Вы ее наняли в Париже?
— Скорее, на корабле…
— Понимаю, понимаю… — Гадинг озабоченно потер свою щетину. — Решено. Давайте мне ее имя и мы постараемся вытянуть ее пораньше.
— Тереза Жулавска, — сказал Бендер, хотя и почувствовал что-то довольно неприятное в тоне штабс-капитана.
— Ох уж эти мне полячки, после них одни болячки, — ляпнул Гадинг, но тут же спохватился. — Я хотел сказать, сколько русских дворян они погубили… Момент. Ждите здесь.
"Карнера! Бу-у! Иль гиганте!" — раздался многоголосый рев и стадо журналистов, подталкивая и отталкивая друг друга, бросилось навстречу огромному, похожему на недостроенный готический собор, человеку, который, однако, был одет в роскошный, как у куртизанки, шелковый халат. На руках у него были боксерские перчатки.
— Карнера! За сколько раундов ты уложишь француза?
— Иль Гиганте, сколько ты запросишь за бой с "Бизоном" Билли?
— Карнера, ты хочешь выступить в Чикаго?
На все вопросы боксер отвечал скромной лошадиной улыбкой. Очевидно, импресарио, выдумавший выход к публике в халате и перчатках, хорошо над ним поработал.
— Карнера! Как тебе нравятся американки? — спросила маленькая рыжеволосая бестия с блокнотом.
Боксер остановился, сгреб девушку и поцеловал ее под одобрительный вой журналистской братии.
Вернулся Гадинг.
— Увы! — сказал он. — Оформление третьего класса начнется не ранее, чем через два часа. Но я тут кое с кем договорился — доставят вашу секретаршу в отель. А мы тем временем…