На стенах ресторана висели грубые и красивые мексиканские ковры, официанты были в оранжевых рубашках из шелка и сатанинских галстуках цвета печени пьяницы. Очарованные этой оргией красок, посетители беззаботно чирикали, выбирая себе блюда.
Остап заказал суп и какую-то штучку, называвшуюся "энчелада". Название супа забылось уже после первой ложки, которая выбила из головы все, кроме желания схватить огнетушитель и залить костер во рту. Что же касается "энчелады", то это оказались длинные аппетитные блинчики, начиненные красным перцем, тонко нарезанным артиллерийским порохом и политые нитроглицерином. Более опытный Гадинг ограничился кофе и с восхищением наблюдал за самоистязанием Остапа.
— Да-а, — протянул он. — Уж и не знаю, агент ли вы ОГПУ, но вижу, что мученической смертью вас не запугать… А, может быть, шлепнем дядю? — неожиданно продолжил штабс-капитан, отодвинувшись от стола. — А? Ну, не сейчас, конечно, а так, месяцев через пару-другую? Конечно, в этом случае наша доля повышается. Но зато и вы получаете все остальное… Что вы вертитесь? Неужели вы думаете, что кто-то из этих вонючих гидальго понимает по-русски?
Зелено-малиновый шпик за соседним столиком спокойно попивал какую-то гадость. Остап встал и подошел к нему. Положив руку на спинку стула, он весело крикнул Гадингу:
— Значит, вы предлагаете шлепнуть Андриана Спиридоновича?
— Да! — рявкнул Гадинг и чуть спокойнее, но так же громко, продолжал:
— Иначе какого черта я бы стал возиться с вами? Я как вол работаю на него вот уже пятнадцать лет и никакой благодарности. Мне это надоело… Ну, так что вы мне ответите?
— Ага. Шлепнете графа, тут же, сгоряча, и агента ОГПУ и в дамки? — еще веселее продолжил Остап. — Вы свидетель, — командор похлопал по плечу парня, который ответил ему невеселой, но вежливой улыбкой. Остап скользнул взглядом по улице и вернулся к штабс-капитану. — Ну, не все ли равно, что я отвечу? — спокойно сказал он.
— То есть как это — "все равно", черт возьми? — гаркнул Гадинг, грохнув кулаком по столу.
В этот миг дверь распахнулась и на пороге появился немолодой уже статный мужчина в мягкой шляпе и темных очках. Позади него высилось несколько здоровенных детин, под аккуратно застегнутыми пиджаками которых угадывались предметы неправильной, но характерной формы. Зелено-малиновый шпик мигом подлетел к боссу и быстро заговорил с ним по-русски, часто указывая то на Гадинга, то на Бендера. Штабс-капитан позеленел.
— Ты, засранец, — сказал незнакомец, указывая на Гадинга, — и вы — бросил он спутникам штабс-капитана. — Встать у окна. А с тобой, племянничек, мы потолкуем.
— И все таки скажите, почему вы позвонили мне из Арканзаса? — спросил граф, внимательно выслушав рассказ Бендера.
— Вообще, было бы глупо надеяться, что кто-то еще в Париже не даст вам знать из расчета на благодарность…
— Да, таких было восемь, — самодовольно подтвердил Средиземский.
— Поэтому к встрече с вашим человеком я был готов. Хотя о том, что это Гадинг, догадался только в Нью-Йорке. Когда он попытался меня шантажировать, я подумал, что либо ошибся и Гадинг представляет самого себя, либо это какая-то проверка с вашей стороны. Но когда меня пригласили в Мексику, я понял, что Гадинг самоуправствовал и меня могут попросту "потерять". А может, ваши люди в России оказались удачливее ОГПУ и я раскрыт. В любом случае ничего хорошего. Особенно во втором. У меня не оставалось выбора. Но я знал что Гадинг мне предложит и не мог отказать себе в удовольствии сдать его…
Граф вынул свои карманные часы.
— Пора!.. — сказал он с сожалением.
Они вышли из ресторана.
В роскошном автомобиле у самого входа в ресторан сидела молодая женщина с мальчиком. Ему было не больше трех лет.
— Это моя третья жена, — сказал граф.
— Которая, наконец, принесла вам наследника? — спросил Бендер со слишком хорошо скрываемой иронией.
— Да, — подтвердил Средиземский, — именно принесла. Из сиротского приюта. И я ей очень благодарен за это.
— Извините…
— Не стоит. Значит, вы уверены, что с Темой все в порядке?
— Да, думаю, он счастлив.
Граф тяжело вздохнул.
— Надолго ли?.. — и вдруг добавил. — Через пять лет в Европе будет война.
— А почему через пять, а не через шесть или четыре?
— Нет, нет. Ровно через пять лет. Было бы глупо думать иначе, — он открыл дверь машины, бережно взял ребенка на руки и поцеловал его. — Что я могу сделать для вас? — спросил он Остапа.
— Задержите их на недельку в Мексике, и так, чтобы они не могли позвонить в Нью-Йорк.