Погруженным в глубокое раздумье пайщикам квартира производителя работ представлялась необыкновенно прекрасной. Какой там, должно быть, замечательный, отборный паркет. Каждая паркетина сухая и гладкая, как английская галета. Какая там ванна, толстая, скользкая, сделанная из лучшего фаянса. Как хороши там краны, шпингалеты и замки. Все это, вероятно, высокосортные изделия, какие могут быть только на военном корабле!
— Мерзавцы! — визгливо закричал вдруг молодой человек в технической фуражке. — Мерзавцы! Негодяи! Почему это так? К чертовой матери! Я ночую на Курском вокзале! На Курском! Четыре месяца я сплю на каменной скамье! А они… Почему заперли?
Вокруг молодого человека внезапно образовалось пустое пространство. Теперь он был хорошо виден всем. Он стоял посреди площадки в своем изжеванном пальто и жестикулировал. Он хотел много говорить, бичевать, требовать, но ему не хватало дыхания. Тогда он подскочил к двери и стал теребить ее за ручку, бормоча:
— Почему заперли?
Может быть, иная дверь и поддалась бы натиску, вызванному беспредельным отчаянием. Но дверь квартиры № 3, построенная под особым наблюдением производителя работ, была крепка, как дверь стального банковского подвала.
Молодой человек принялся лягать ее ногами. Он боролся с дверью так, словно именно она была виновницей всех его несчастий. Не оглядываясь на пайщиков, которые ошалело отодвинулись в сторону, молодой человек ударял по двери кулаками. Но дверь только слегка вздрагивала и отвечала тонким спокойным звоном.
Потеряв силы, он сел под дверью и заплакал.
— Что же, господа, — сказала Анжелика Молокович, — ему дурно. Мужчины, принесите хоть стакан воды.
Пока молодого человека приводили в чувство, среди пайщиков поднялся ропот. Кричали, что этого оставить нельзя, что нужно писать коллективное заявление, куда-то жаловаться, выбрать делегацию. Неведомо откуда пошел слух, что квартиры уже давно распределены между членами правления и их прихвостнями и что общее собрание будет только ширмой. Приводились примеры, рассказывались случаи.
В ту минуту, когда разговоры приобрели страстность, какая бывает в разгаре диспута на тему "Существовал ли Христос", и отдельных слов уже нельзя было разобрать в общей трескотне, на лестнице показался производитель работ товарищ Маляриков. Появление Христа на антирелигиозном диспуте не могло бы произвести большего впечатления.
Смятение было настолько велико, что даже молодой человек пришел в себя, подобрал валявшуюся под дверью фуражку с зелеными кантами и притаился в арьергарде пайщиков. Крамольные речи застыли на устах. Гневные морщины разгладились и на свет божий выползли нафталиновые улыбки, приводя в движение усы, щеки и уши членов-пайщиков.
Товарищ Маляриков бросил на толпу блудливый взгляд и вежливо поздоровался. В ответ раздался хор сердечных голосов. В этом хоре угадывалось приветствие, похожее на "здравия желаем" и "премного благодарны".
Пайщики сразу же повели себя нехорошо. Народные трибуны, Стеньки Разины и Мараты, еще минуту назад призывавшие к бунту охваченную кооперацией массу, сплотились вокруг производителя работ с самым дружественным видом.
Они боялись Малярикова. Они боялись всех членов правления, управдома и даже дворника. Они были убеждены, что каждый из этих людей может сделать все: может дать квартиру и может ее отобрать. Во всех они видели начальство.
— Ей-богу, — сказал Молокович-муж, в котором раболепные чувства пробудились стремительнее, чем у других, — прекрасный дом. Стекло и бетон. Вам, вероятно, будет приятно здесь жить.
— Да мне еще могут и не дать квартиры, — ответил Маляриков, скромно улыбаясь.
— Что вы! — раздались воодушевленные крики. — Это вам-то! Своими руками строили, и вдруг и не дадут! Быть этого не может!
И пайщики в единодушном порыве заявили, что если только на земле существует справедливость, то в первую очередь квартиру должен получить товарищ Маляриков.
Производитель работ выслушал это верноподданническое заявление с достоинством и пошел на склад за розетками для квартиры № 3.
Едва Маляриков скрылся, чувства пайщиков снова переменились.
— Видали? — спросил помалкивавший до сих пор пайщик Ошейников, писатель и журналист.
Вслед за этим народные трибуны, Мараты и Стеньки Разины подняли невообразимый шум. Малярикова называли подлецом. Особенно досталось организатору кооператива. Еще не знали, чем он провинился, но не сомневались в том, что он виноват.