Итак, мифы существуют и даже борются друг с другом. Вот уже 300 лет не чинятся копья и прочие перья в споре об основании российского государства. Одни считают, что здесь поработала залетная шпана во главе с Рюриком Синеусым; другие пальму с надписью "Киевская Русь" на кадушке отдают бильярдному князю с Подола по прозвищу Кий. К чему она ему?
И к чему это лирическое отступление? Да просто авторы хотели оправдать перед читателем свою беззаветную любовь к мифу о том, что Ильф и Петров написали третью книгу о похождениях Остапа Бендера. Как в свое время Саша Корейко мечтал найти портмоне под водосточной трубой (впрочем, кто об этом не мечтал?), так и один из нас с начала 70-х, а другой — с конца 80-х мечтали поехать (полететь) в Москву (Крым), забраться на чердак (в подвал) и найти там позеленевшую (пожелтевшую) папку, на которой рукой Петрова (машинописно) было бы выведено "Рыцарь Ордена Золотого Руна" ("Великий Комбинатор").
Но мифы, как говорится мифами, — дело житейское. А роман… Это не всякому по плечу.
Сидим мы как-то. Хорошо сидим. Михаила Самуэлевича помянули. Шуре Балаганову передачку соорудили, а заодно и отцу Федору в психушку. Посетовали, что об Остапе Ибрагимовиче ничего не слышно. И тут один из нас говорит:
— Хорошо бы роман написать.
— Щас! — сказал другой и принес школьную тетрадку в клеточку.
Начали писать. Обычное, в общем-то, дело. Самое смешное то, что утром продолжили. Трезво оценив свои способности, решили работать по следующему плану:
1. Определяем общий замысел.
2. Собираем кирпичики (подходящие рассказы, очерки, фельетоны, отрывки, черновики, эпизоды, персонажи, заметки из записных книжек, отдельные слова Ильфа и Петрова).
3. Остап складывает из кирпичиков основную сюжетную линию, так сказать, замок ордена Золотого Руна.
4. Достраиваем колонны, пилоны, башенки и прочие прибамбасы, замазываем швы, штукатурим, белим, красим, сносим башенки, пилоны, колонны и прочие прибамбасы, долбим стены, ругаемся с Остапом, ставим башенки, белим кирпич, плюемся, оставляем как есть, запираем Остапа — пусть выкручивается сам.
5. Получаем гонорар.
— Главное, — сказал один из нас, — чтобы не вышло как у Алексея Толстого с Буратино. Один к одному с Пиноккио. Только нос длиннее…
— Ты, мужик, не бойся, — рассудительно заявил второй. — Как у Толстого не выйдет. Гарантирую.
— И чтобы не было, как у Пушкина. Срисовал, понимаешь, Спящую красавицу с Белоснежки и семи гномов. Или, скажем, Шекспир. Модернизировал, конечно…
— Что ты, мужик, волнуешься? — успокоил второй. — Не будет, как у Пушкина. И как у Шекспира не будет. Англичане нам вообще не указ.
Вот так и писали. Брали, значит, как есть, и, стало быть, писали.
Зачем?
Мы не проталкиваемся, визжа и кусаясь, сквозь толпу, чтобы забить свой "последний гвоздь" в крышку гроба с надписью "Коммунизм". Во-первых, агитационные гробы, как правило, — пустые. А во-вторых, нам вряд ли удалось добавить хотя бы пару слов отсебятины, стоящих выше собственно ильфопетровских: "У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм". "Скучно" — это гораздо страшнее, чем "противоречит убеждениям". Скучно — это обвинение в идиотизме.
Мы вовсе не ставили своей целью и "очернение Америки". Да, оказавшись за океаном, герой не блюет от счастья. Но ведь и не заставляет Америку танцевать на ушах! (Почти.)
Тогда зачем же?
Можно, конечно, нагло заявить, что мы не честолюбивы. Можно даже обмолвиться, что мы не мечтаем перейти из широких потребителей в узкие. Не поверите. И правильно. Если же мы скажем, что лица домочадцев сияют восторгом, когда мы хлопаем друг друга по спине и грызем ручки вместо более насущных домашних дел, то остальные порядочные графоманы просто перестанут нас уважать.
Но нас действительно возмущает то, что всевозможные борзописцы превратили Остапа Ибрагимовича, принципиального борца за денежные знаки, в какого-то беспринципного уголовника.
И мы действительно мечтаем, чтобы в наше суровое время лица россиян расцвели разноцветными узорами улыбок…
Важнейший этический вопрос: как отнеслись бы Ильф и Петров к данному произведению? Мы уверены, что одобрили бы. Более того, именно у них мы позаимствовали идею "незванного соавторства". Фраза из записной книжки Ильфа: "Ввести в известную пьесу еще одно лицо, которое перевернет все действие". Мы взяли несколько десятков малоизвестных произведений Ильфа и Петрова, ввели в них одно известное лицо и можем без ложной скромности заметить, что кое-что перевернули.