Но венцом всего является рассказ о дедушке.
Дедушки вообще отличаются могучим здоровьем. Про дедушек всегда рассказывают что-нибудь интересное и героическое. Например: "мой дед был крепостным", на самом деле он имел хотя и небольшую, но все-таки бакалейную лавку. Так вот, во время сильных морозов фигура дедушки приобретает совершенно циклопические очертания.
Рассказ о дедушке хранится в каждой семье.
— Вот мы с вами кутаемся — слабое, изнеженное поколение. А мой дедушка, я его еще помню (тут рассказчик краснеет, очевидно, от мороза), простой был крепостной мужик и в самую стужу, так, знаете, градусов шестьдесят четыре, ходил в лес по дрова в одном люстриновом пиджачке и галстуке. Каково? Не правда ли, бодрый старик?
— Это интересно. Вот и у меня, так сказать, совпадение. Дедушка мой был большущий оригинал. Мороз этак градусов под семьдесят, все живое прячется в свои норы, а мой старик в одних полосатых трусиках ходит с топором на речку купаться. Вырубит себе прорубь, окунется — и домой. И еще говорит, что ему жарко, душно.
Здесь второй рассказчик багровеет, как видно от выпитого чаю.
Собеседники осторожно некоторое время смотрят друг на друга и, убедившись, что возражений против мифического дедушки не последует, начинают взапуски врать о том, как их предки ломали пальцами рубли, ели стекло и женились на молоденьких, имея за плечами — ну как вы думаете, сколько? — сто тридцать два года. Каких только скрытых черт не обнаруживает в людях мороз!
Что бы там не вытворяли невероятные дедушки, а тридцать три градуса — это неприятная штука. Амундсен говорил, что к холоду привыкнуть нельзя. Ему можно поверить, не требуя доказательств. Он это дело знал досконально.
Итак, мороз, мороз. Даже не вериться, что есть где-то на нашем дальнем севере счастливые теплые края, где, по сообщению уважаемого бюро погоды, всего лишь десять-пятнадцать градусов ниже нуля.
Катки закрыты, дети сидят по домам, но жизнь идет — строится метро, театры полны (лучше замерзнуть, чем пропустить спектакль), милиционеры не расстаются со своими бальными перчатками, и в самый лютый холод самолеты минута в минуту вылетают в очередные рейсы.
Глава 6.
Встречайте весну в брюках!
В сторожке управдома ревела буржуйка, пахло колбасой и вениками. В общем, было тепло, светло и уютно.
— Эх, поскорей бы весна, — мечтательно пропел Сеня, двумя ладонями обнимая кружку с горячим чаем.
— О какой весне речь, Сеня? — Остап долго смотрел в маленький черный квадратик окна. — Весны нет. Как, впрочем, и осени. Есть только ожидание лета. И зимы…
— Ну это вы слишком, Остап Ибрагимович. А как же фиалки, грачи, весенние ручейки? Ведь есть же какие-то объективные признаки перемен: день и ночь, времена года, возраст, наконец.
— Сеня, Сеня, о каких объективных признаках речь? Где начинается человек, там объективность заканчивается. Разве в твоей жизни не наступала ночь в полдень и не светило солнце в полночь? Вот, ты говоришь, весна, весна…
Остап задумался.
— А ты знаешь, Сеня, как в Москве делается весна?..
Много лет тому назад, лет пять, в витрине магазина "Октябрьская одежда", который принадлежал частному торговцу Иезикилю Вакханюку, появлялся лирический плакат:
Встречайте весну в брюках И.А. Вакханю
"Вакханю" — потому что это было время, когда все рекламы писались в стихах.
— А что, — спросил Сеня, — действительно был такой магазин?
— Был, товарищ Изаурик, был… И есть, — неуверенно добавил Остап. — Итак, магазин у Вакханюка отняли. Плакат чуть-чуть обрезали, но все так же вывешивают в конце февраля:
Встречайте весну в брюках
Прочитав этот плакат, часть прохожих спешит оглядеть себя, дабы убедиться, что брюки на месте. Другие начинают взволнованно нюхать воздух. Но фиалками еще не пахнет. Пахнет только травочкой-зубровочкой, настоечкой для водочки, которой торгуют в Охотном ряду очень взрослые граждане в оранжевых тулупах. Падает колючий, легкий, как аллюминий, мартовский снег. И как бы не горячился обрезанный И.А. Вакханюк, до весны еще далеко. Ох, как далеко… Помню, приехал я в Москву весной 23-го…
— Ага! — по-детски обрадовался Сеня. — Весной! Значит, есть весна!
Остап с сожалением покачал головой:
— Вот и я был таким же восторженным идиотом. Если бы мне тогда сказали, что в году 7,75 времен года, причем 5,5 — это весна, я бы нисколько не удивился…