Дядя требовал от граждан держателей, чтобы они надели на кошек намордники, обещая пожаловаться на ослушников управдому.
Коридорчик протокотовской квартиры покрылся аккуратно приклеенными гуммиарабиком четвертушками бумаги.
"Не топайте ногами, — требовал дядя, — вы не один". "В общественной кухне петь воспрещается". "Громкий разговор приравнивается к пению". "Не бросайте окурков, бумажек и мусору. За вами нет уборщиц".
— Это ужасно! — сказал Протокотов жене. — Все стены изгадил клеем твой дядя.
— Раньше ты его называл "наш дядя", — обиделась жена.
— Неважно, дорогая. Главное, что теперь придется красить всю квартиру.
После этого началось то, что происходит всегда с теми оригиналами, которые решают произвести в квартире небольшой, выражаясь официально, текущий ремонт.
Опустим описание того, как после хорошо организованной слежки Протокотову удалось встретить мрачную фигуру с кистью и ведром и при помощи посулов и грубоватой лести затащить ее к себе.
Фигура неторопливо и значительно оглядела объект работы и после долгого кряхтения заявила:
— Что ж, купоросить надо. Без купоросу никак нельзя. Купорос, он действие оказывает. Кругом себя оправдывает. Тут, значит, если не прокупоросишь, колеру правильного не будет. А можно и не купоросить.
— Так как же все-таки лучше? — подобострастно спросил наниматель. — С купоросом или без купороса?
— Ваше дело, хозяйское. Одни любят с купоросом, другие без купороса.
— Тогда на всякий случай прокупоросьте. А вот эту комнату я хотел бы выкрасить в желтый цвет, знаете, такой веселый, канареечный, солнечный. Может, и на дядю действие окажет, — сказал Протокотов, незаметно переходя на жаргон маляра.
— Кроном, значит? — степенно отозвался маляр. — Это можно. Возьмем, значит, кроном и покрасим. Кроном, значит, вот так возьмем и как есть покрасим. Кроном. Отделаем уж как полагается, хозяин.
Другую комнату договорились выкрасить в светло-зеленый цвет. При этом маляр произнес непонятную речь о каком-то стронции, который тоже свое действие оказывает и кругом себя оправдывает.
Переговоры длились два часа. Бесконечно повторялось одно и то же. Маляр, задрав голову, подолгу смотрел на потолок, будто ждал, что оттуда пойдет дождь, цокал языком и сокрушенно взмахивал руками.
— Ну, кажется, все, — нервно сказал Протокотов. — Во сколько же это обойдется?
И тут начался Художественный театр. Маляр закатил получасовую качаловскую паузу. У хозяина начало щемить сердце.
— Вот карточки отменили, — сказал наконец маляр.
— И очень хорошо, — оживился хозяин. — Какая же будет цена?
— Что ж, сделаем как следует. Значит, с твоим купоросом?
— Как с моим купоросом? Где же я вам возьму купорос?
— Этого мы, маляры, не знаем.
И все началось сначала. Маляр опять бродил из комнаты в комнату, вздыхал, мекал, хмыкал, чесался. В конце концов выяснилось, что он все может достать — и проклятый купорос, и крон, и белила, и даже загадочный стронций.
Но вот он назвал цену. Триста рублей. Цена ни с чем не сообразная, неестественная, глупая, обидная. Начался длительный, базарный азиатский торг. Попутно выяснилось, что маляр может работать только по вечерам.
Хозяин согласился на все. По вечерам так по вечерам, двести пятьдесят так двести пятьдесят. Только бы поскорее. Надоели эти грязные, заляпанные стены, вся эта чертовщина. Ночью Протокотовы работали: стаскивали в одно место мебель, снимали со стен картинки, пейзажи и натюрморты, связывали вещи в узлы. Завтра должен был явиться маляр ровно в шесть часов вечера.
Но его не было ни в шесть, ни в семь, ни в десять. Он не пришел. В эту ночь Протокотовы спали на узлах.
Зато на другой день маляр появился вовремя и привел с собой еще трех мастеров — двух стариков и мальчика. Мальчик, как и остальные, был в забрызганных мелом сапогах и громадном ватном пиджаке ("спинжаке"). Он тоже хмыкал, мекал и неясно выражался насчет благотворного действия купороса.
Весь этот трудовой коллектив снял пиджаки и расселся на перевернутых ящиках и ведрах посреди комнаты. Мастера пили чай и поглядывали на потолок. Потом потихоньку и стройно запели:
Степная удаль и тоска слышались в этой старинной разбойничьей песне. И сразу начало казаться, что в квартире разыгрывается какая-то сплошная хованщина, XVIII век, а может быть, даже XVI.
Напившись чаю и напевшись вдосталь, мастера надели пиджаки, снова их сняли и снова надели. После этого они взяли у Протокотова двадцать пять рублей на приобретение крона и ушли. А мальчик остался купоросить. При этом он сразу же разбил стекло книжного шкафа и прожег каким-то неизвестным веществом малиновое сукно на письменном столе.