— Нич-чего подобного! Спиноза.
— Спиноза?
— Спиноза.
— Значит, по-вашему, Спиноза — грек?
— Грек. Древний грек.
— А я вам говорю, что древний римлянин.
— Опомнитесь, Дартаньянц. Он типичный грек. Вы всегда так, когда проигрываете. Или жилдите или придираетесь.
— А может быть еще скажете, что Спиноза — еврей?! — не унимался Дартаньянц.
— Будет, будет, господа, — примиряюще сказал Остап. — Еврей — это почти араб, араб — почти турок, турок — почти грек, грек — почти одессит, а одессит — это москвич. Все мы братья. Позвольте мне сыграть с хозяином дома. Задумайте имя, Анастасий Филиппович.
— Помилуйте, Остап Ибрагимович, я ничего не понял.
— Неважно. Задумали? — в голосе управдома появились стальные нотки. — Он бразилец?
— Н-нет.
— Буддист?
— Нет, — Молокович явно волновался.
— Ну-ка, ну-ка. Смотрите мне в глаза… Граф Средиземский?
— Нет, — Анастасий Филиппович недоуменно хлопал ресницами.
— Значит, это Лермонтов, — устало произнес Бендер, вставая. — Разрешите откланяться. Дела.
Глава 10.
Королевская лилия
В пятницу, в то самое утро, когда Протокотов решал животрепещущую купоросную дилемму, Остап и Сеня бежали по бывшей Оберполицмейстерской в поисках редакции иллюстрированного двухдекадника "Приключенческое дело". Солнце светило несколько сильнее обычного, потому что в этот день во всех учреждениях выдавали полумесячное жалование. Все шло и ехало на службу.
У маленького магазинчика с большим картонным конвертом в витрине толпилось человек пятьдесят. Не дождавшись открытия помещения они уже предались любимому занятию. У каждого из них была лупа, какие обычно употребляют часовщики, никелированный пинцет, зубцемер (предмет, похожий на продкарточку образца 1920 года), походный альбом и каталог Ивера или Джиббонса.
Чуть в сторонке нервно прохаживался толстяк в каракулевом пальто, перешитом из волосатой кавказской бурки.
— Стоп, машина! — скомандовал Бендер, сворачивая в проулок. — "Кандидат" на горизонте.
— Остап Ибрагимович, это же Вайнторг из четвертой квартиры!
— Вот именно, Сеня, вот именно. Так, во-первых, редакция не волк — из Москвы не убежит, во-вторых, новую жизнь приятно начинать с понедельника, а в-третьих, во мне проснулась ностальгия по любимому занятию детства, — Остап выглянул из проулка. — "Ай уандер", так кажется по-английски "хотел бы я знать", что он там делает без зубцемера и каталога.
— Ни за что не подумал бы, — ухмыльнулся Сеня, — что вы коллекционировали марки.
— Почему же? Я человек увлекающийся. А коллекционирование это страсть. Могучая и всесжигающая, — Остап внимательно разглядывал коллекционеров. — Посмотрите, по большей части это люди почтенные, семейные, люди с положением в обществе, по старомодному выражению. Посмотрите, как грустно и снисходительно они взирают на филателистическую молодежь. Вон, школьник хватает марку пальцами. Старый филателист так никогда не пос-тупит, он осторожно берет ее пинцетом. Собиратель-мальчик не считает числа зубчиков на марке, но опытный человек сейчас же измеряет марку зубцемером. Иногда совершенно одинаковые марки имеют разное число зубчиков. Тогда они считаются разными. Начинающий филателист собирает все марки подряд. В его альбоме есть и Гваделупа, и Мадагаскар, Монако и Австралия. Филателисты, умудренные опытом, специализируются на какой-нибудь одной теме или стране. Есть и настоящие пуритане. Они собирают уже не марки, а одну и ту же марку, напечатанную на разных сортах бумаги или имеющих в разных выпусках тончайшее различие в цвете.
Был у меня однажды компаньон, бывший предводитель уездного дворянства Иполлит Матвеевич Воробьянинов. Лет под сорок он начал собирать земские марки. Ухлопал на это большие деньги, скоро оказался владельцем лучшей коллекции в России и завел оживленную переписку с англичанином Энфильдом, обладавшим самым полным в мире собранием русских земских марок.
Превосходство англичанина сильно волновало Иполлита Матвеевича и он подбил председателя земской управы на выпуск новых марок Старгородского губернского земства, чего уже не было лет десять. Новые марки были выпущены в двух экземплярах и включены в каталог за 1912 год. Клише Воробьянинов собственноручно разбил молотком. Через три месяца Иполлит Матвеевич получил от Энфильда учтивое письмо, в котором англичанин просил продать ему одну из тех редчайших марок по цене, какую будет угодно назначить мистеру Воробьянинову.