Журнал делает молодой человек, так сказать, безответственный редактор.
В первый год своей деятельности он еще очень скромен, смотрит на писателей расширенными глазами, носит ковбойку с открытой грудью и штаны с велосипедными браслетками на щиколотках. От него еще пахнет фабзавучем, и он с почтением произносит слова: гранки, боргес, рамка, шмуцтитул, колонцифра.
К началу второго года у него на шее появляется галстук из универсального базара, писатели уже угощают его папиросами, и он звонким голосом кричит в телефон:
— Возьмите Гладкова на шпоны, тысячу раз вам говорил! Никулина оставьте в загоне, не входит. Ничего! Он уехал в Кисловодск, не узнает. Да, и не забудьте вставить в список сотрудников Булыжникова и обязательно инициалы поставьте — М.И. А то он обижается.
Покуда молодой человек еще руководится чисто техническими соображениями, но на третий год деятельности ему приходится самому приглашать авторов, читать рукописи и давать советы, потому что если это не сделает он, никто этого не сделает и журнал механически закроется. Это было бы еще полбеды. Но тогда он, молодой человек, потеряет службу. А это уже не годится.
И в то время, как сброшенный со щита интриган вступает в беспринципный блок с двумя ведущими критиками и процентом женщин против завидущего критика, объединившегося с бывшим внутрирапповским попутчиком и процентом беспартийных дарований, в то время как Клемансон (Мосоргвывод), прикрываясь именами ведущих писателей, тихо добивает Мизерника (Книгосбыт) и Булыжникова (Стройнадзор), — молодой энтузиаст типографского дела принимает на себя всю полноту власти в редакции.
Теперь на нем сиреневый костюм. Молодыми зубами он грызет мундштук вишневой трубки и кричит голосом леопарда:
— Слабо! Не пойдет! Надо короче! Учитесь у Габриловича. Фигура Перловского у вас получилась неубедительной. Нам нужен социалистический реализм, а у вас поздний романтизм на чистой сливочной лирике. Да, заходите, конечно. Только не в пятницу. В пятницу я на даче.
— Как вы думаете, командор, у меня когда-нибудь будет дача?
— Будет, Сеня, будет, — жестко проговорил Остап. — Дача, яхта, "кабриолет" с пальмочкой на капоте и шофер-китаец. Слева от вас будет блондинка с умопомрачительным бюстом, а справа — ящик с шампанским.
— А зачем пальма?
— Для красоты.
— Но ведь шоферу будет неудобно!
— Это его проблемы.
Сеня хотел пошутить насчет того, что проблемы шофера некоторым образом касаются и пассажиров, но, встретив взгляд командора, решил побыстрее спустить себя и товарища с небес на землю.
— Однако же в ближайший номер я должен сдать приключенческий рассказ, — Сеня извлек из стола стопку бумаг. — Остап Ибрагимович, может поможете выбрать что-нибудь из моих старых колоколамских.
— Я же вам говорил, Сеня, что меня интересуют только приключения миллионеров.
— Почему бы и нет? Есть один. О приключениях миллионера из Рио-де-Жанейро. Но… Остап Ибрагимович, что с вами?
— Что вы делаете, Сеня, что вы делаете? — Остап потер виски. — Вы разбиваете честное сердце советского управдома, передовика жилкомхоза.
В воскресенье утром на Большой Месткомовской улице показался джентльмен, невиданный доселе в Колоколам-ске. На нем был костюм из розового шевиота и звездный галстук. От джентльмена веяло запахом душистых прерий. Он растерянно поворачивал голову по сторонам, и по его полному лицу катились перламутровые слезы умиления. Вслед за диковинным гражданином двигалась тачка с разноцветными чемоданами, толкаемая станционным носильщиком.
Добравшись до Членской площади, кортеж остановился. Здесь открылся такой восхитительный вид на город Колоколамск и обтекающую его реку Збрую, что розовый джентльмен громко заплакал. Из вежливости всхлипнул и носильщик. При этом от него распространился удушливый запах водки.
В таком положении застал их через час председатель лжеартели "Личтруд" мосье Подлинник, проходивший через Членскую площадь по делам артели.
Остановившись за десять шагов от незнакомца, Подлинник с удивлением спросил:
— Пардон, где вы достали такой костюм?
— В Буэнос-Айресе, — ответил плачущий джентльмен.
— А галстук?
— В Рио-де-Жанейро.
— Кто же вы такой? — воскликнул Подлинник.
— Я колоколамец! — ответил джентльмен. — Я Горацио Федоренкос.
Восторгам председателя лжеартели не было пределов. Он хватал розового толстяка за талию, поднимал на воздух, громко целовал и громко задавал вопросы.