— А тебе не кажется, — осторожно спросил папа, — что в творчестве этого товарища Парового как-то мало поэтического чувства?
— Почему мало? Достаточно ясно выпячены вопросы сбора ненужного коню волоса для использования его в матрацной промышленности.
— Ненужного?
— Абсолютно ненужного.
— А конские уши вы не предполагаете собирать? — закричал папа дребезжащим голосом. — Поэзия!.. "Гей, ребята, выйдем в поле, с корнем вырвем конский хвост!"
— "Рвите ценный конский волос", — снисходительно поправил сын.
— Да не все ли равно?! "Лейся, взвейся, конский голос!" Вы Пушкина читали?! Лермонтова?! Фета?! Кто написал "Мертвые души"? Не знаешь? Гоголь написал. Гоголь!
— Вконец разложившийся и реакционно настроенный мелкий мистик… — процедил мальчик.
— Два с минусом! — ударил по столу кулаком папа. — Читать надо Гоголя, учить надо Гоголя, а прорабатывать будешь в Комакадемии лет через десять. Ну-с, расскажите мне, Ситников Николай, про Нью-Йорк.
— Тут наиболее резко, чем где бы то ни было, — запел Коля, — выявляются капиталистические противоре…
— Это я сам знаю. Ты мне расскажи, на берегу какого океана стоит Нью-Йорк?
Сын молчал.
— Сколько там населения?
— Не знаю.
— Где протекает река Ориноко?
— Не знаю.
— Кто была Екатерина Вторая?
— Продукт.
— Как продукт?
— Я сейчас вспомню. Мы прорабатывали… Ага! Продукт эпохи нарастающего влияния торгового капита…
— Ты скажи, кем она была? Должность какую занимала?
— Этого мы не прорабатывали.
— Ах, так! А каковы признаки делимости на три?
— Вы кушайте, — сказала сердобольная мама. — Вечно у них эти споры.
— Нет, пусть он мне скажет, что такое полуостров, — кипятился папа. — Пусть скажет, что такое Куро-Сиво? Пусть скажет, что за продукт был Генрих Птицелов?
— Да ешьте же, ешьте, — чуть не плакала мама. — Вечно у них эти споры.
Папа долго хмыкал, пожимал плечами и что-то гневно шептал себе под нос. Потом собрался с силами и снова подступил к загадочному ребенку.
— Ну, а как вы отдыхаете, веселитесь? Чем вы развлекались в последнее время?
— Мы не развлекались. Некогда было.
— Что же вы делали?
— Мы боролись.
Папа оживился.
— Вот это мне нравится. Помню, я сам в детстве увлекался. Браруле, тур-де-тет, захват головы в партере. Это очень полезно. Чудная штука — французская борьба.
— Почему французская?
— А какая же?
— Обыкновенная борьба. Принципиальная.
— С кем же вы боролись? — спросил папа упавшим голосом.
— С лебедевщиной.
— Что это за лебедевщина такая? Кто это Лебедев?
— Один наш мальчик.
— Он что, мальчик плохого поведения? Шалун?
— Ужасного поведения, папа! Он повторил целый ряд деборинских ошибок в оценке махизма, махаевщины и механицизма.
— Это какой-то кошмар!
— Конечно, кошмар. Мы уже две недели только этим и занимаемся. Все силы отдали на борьбу. Вчера был политаврал.
Папа схватился за голову.
— Сколько же ему лет?
— Кому, Лебедеву? Да, немолод. Ему лет восемь.
— Восемь лет мальчику, и вы с ним боретесь?
— А как по-твоему? Проявлять оппортунизм? Смазывать вопрос?
Негромкий, но уверенный стук в дверь и голос хозяйки: "Пожалуйте, Остап Ибрагимович, к чаю!" — спора не прекратили.
— Вот, товарищ Бендер, полюбуйтесь! — кричал Ситников-старший. — Это же верхоглядство, схематизм, начетничество, шельмование, наконец! Поэму какого-то Паровозова прорабатывают: "Гей, ребята, на охоту, надрывайте конский голос"! Мальчишку восьмилетнего махновцем обьявляют, а где находится Нью-Йорк не знают! Невероятно!
На стене висела средних размеров географическая карта Европы. Взгляд Бендера скользнул по Средиземному морю, рука легла на плечо мальчика:
— Видишь ли, товарищ Коля, как писал товарищ Маркс, мировой революции без знания географии не сваришь.
— В каком томе? — сразу же поинтересовался опытный пионер.
— Писал, писал, мой юный ортодокс. В четвертом классе гимназии, до того как взялся за полное собрание сочинений и писем.
Нужно было форсировать развязку.
— А сколько нам открытий чудных готовит марксистский анализ русских фамилий! — Остап искоса наблюдал за бухгалтером. — Суворов-Рымникский! — он ткнул кулаком куда-то в район Измаила, где протекает неотмеченная на карте речка Рымник. — Римский-Корсаков! — пятерня управдома раздавила дворец Муссолини. — Граф Средиземский! — палец Бендера уперся в испанскую Картахену, взгляд — в "кандидата".