— С чего начать, с чего начать этого Робинзона? — жалобно бормотал Ошейников.
— Начни с начала, — легкомысленно посоветовала жена.
— Не клеится, — вздохнул писатель.
— Тогда с конца. Что у тебя в конце?
— Общее собрание профсоюза полуостровитян. Но совершенно нет типажей.
— А ты пиши их с ну-у-жных людей, — жена погладила Ошейникова по голове. — Не меняя фамилий. Помнишь, когда был еще журналистом, писал о юбилее директора Ботанического сада. Весь президиум описал, а про юбиляра забыл, — жена звонко рассмеялась.
— А на черта мне был этот юбиляр? — обиделся Ошейников. — На черта мне Ботанический сад! Вот если бы это был фруктовый сад, тогда другое дело!
"Но идею жена подала неплохую", — подумал Ошейников и посмотрел на жену спокойным, светлым, весенним взглядом.
Первые строчки Ошейников написал не думая. Помогали голая техника и знание вкусов редактора.
"Необъятный зал (зачеркнуто). Необъятная поляна, вместимостью в две тысячи пятьсот человек, кипела морем голов. Представители общественности выплескивались из оврагов и буераков, наполняя волнами радостного гула наше гигантское вместилище".
Ошейников попросил у жены чаю и продолжал писать: "Но вот море голов утихает. На поляне появляется знакомая всем собравшимся могучая, как бы изваянная из чего-то фигура Антона Николаевича Гусилина с портфелем крокодильей кожи. Поляна разражается океаном бесчисленных аплодисментов".
Еще десять подобных строчек легко выпорхнули из-под пера писателя. Дальше стало труднее, потому что надо описать новую фигуру — председателя райисполкома тов. Чихаева.
Фигура была новая, а выражения только старые. Но и здесь Ошейников, как говорится, выкрутился.
"За столом президиума энергичной походкой появляется лицо тов. Чихаева с чудным шевровым портфелем. Поляна взрывается рокочущим прибоем несмолкаемых рукоплесканий. Но вот клокочущее море присутствующих, пенясь и клубясь бурливой радостью, входит в берега сосредоточенного внимания".
Ошейников задумался.
"Входит-то оно входит, а дальше что?"
Он встал из-за стола и принялся нервно прогуливаться по комнате. Это иногда помогает, некоторым образом заменяет вдохновение.
"Так, так, — думал он, — этого Чихаева я описал неплохо. И фигура Гусилина тоже получилась у меня довольно яркая. Но вот чувствуется нехватка чисто художественных подробностей".
Мысли Ошейникова разбредались.
"Черт знает что, — размышлял он, — обещали выделить матери отдельную комнату в коммуналке и все не дают. Родителям Илюшки Качурина дали, этому бандиту Фиалкину дали, а моей… Не брать же ее сюда".
Вдруг лицо Ошейникова озарилось нежной детской улыбкой. Он подошел к столу и быстро написал:
"По правую руку от председателя собрания появилась уверенная, плотная, крепко бритая фигура нашего заботливого заведующего жилищным отделом Ф.З. Грудастого с портфелем кубанского буйвола. Снова вскипает шум аплодисментов". Для полного душевного спокойствия он вместо слов "шум аплодисментов" записал "грохот оваций" и щедро добавил:
"Тов. Грудастый спокойным взглядом выдающегося хозяйственника обводит настороженно притихшие лица первых рядов, как бы выражающие общее мнение: "Уж наш т. Грудастый не подкачает, уж он уверенно доведет до конца стройку и справедливо распределит квартиры среди достойнейших".
Ошейников перечел все написанное. Выглядело недурно, однако художественных подробностей было еще маловато.
И он погрузился в творческое раздумье. Скоро наступит лето, засверкает солнышко, запоют пташки, зашелестит мурава… Ах, природа, вечно юная природа… лежишь в собственном гамаке на собственной даче… вокруг зеленя, овсы…
Ошейников очнулся от грез.
"Эх, и мне бы дачку!" — подумал он жмурясь.
Тут же из-под пера журналиста вылились новые вдохновенные строки:
"Из группы членов президиума выделяется умный, как бы освещенный весенним солнцем, работоспособный профиль руководителя дачного подотдела тов. Куликова с изящным свинячим портфелем, этого неукротимого деятеля, кующего нам летний, здоровый, культурный, бодрый, радостный, ликующий отдых. Невольно думается, что дачное дело — в верных руках".
Муки художественного творчества избороздили лоб Ошейникова глубокими морщинами.
В комнату вошла жена.
— Ты знаешь, — сказала она, — меня беспокоит наш Миша.
— А что такое?
— Да вот все неуды стал из школы приносить. Как бы его не оставили на второй год.
— Стоп, стоп, — неожиданно сказал журналист. — Это очень ценная художественная деталь. Сейчас, сейчас.