Колоннам не было конца.
— Входа-выхода нет! Под суд таких!
И громкое эхо, похожее на крик целой роты, здоровающейся с командиром, вырвалось из-под портиков и колоннад…
Через полтора часа, после того, как Остап побывал на всех трех этажах (лестницы выходили из стен и кончались стенами), невнятный гул снова превратился в четко различимый голос.
— Приходит один человек к другому и говорит: "Чик". Это значит — честь имею кланяться. А другой ему говорит: "Пс" — прошу садиться… Хо-хо-хо…
Осененный гениальной догадкой Остап развернулся в противоположном направлении и, сделав шесть решительных шагов, раскрыл лбом дубовую дверь.
— Товарищ Бендер! Какая неожиданность! — в оловянных глазках Попугаева отражалась тусклая, цвета мочи, лампочка. — Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком… хе-хе…
Несмотря на маленькую свою площадь, комната была высока, как шахта. Потолок ее скрывался во мраке, рассеять который была бессильна маленькая керосиновая лампа, висевшая на крючке у столика.
— Скажите, товарищ, — громко обратился Остап к сидевшему у двери милиционеру, — здесь проходит лекция "Глисты у детей"?
— Э-э-э… Остап Ибрагимович, пришлось внести коррективы. Так сказать, с волками жить — по-волчьи… — благодарная еще минуту назад аудитория угрожающе зашумела. — Или, правильнее сказать, в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Ну что, товарищи? Последний анекдотец на посошок? Знаете новую армянскую загадку?.. Красная, длинная, висит в гостиной и пищит? Не знаете?.. Хе-хе… Ну так вот… Селедка! Красная, потому что покрасили, висит, потому что повесили, а в гостиной, чтоб трудней было отгадать!
Пока Попугаев корчился от приступов здорового, жизнерадостного смеха, милиционеры вывели своих подопечных из комнаты.
— Нет, — сказал Остап жестко. — Длинное и красное — это не селедка. Это — машинка для снимания валенок.
Попугаев замер с раскрытым ртом и уставился на Остапа.
— Н-нет, — пробормотал он, — это селедка… Я знаю наверное!
— Нет машинка.
— Селедка!
— Машинка!
— Селедка, — плачущим голосом сказал Попугаев, — ей-богу же, селедка.
— Машинка!
— Но почему же? Почему?
— Так. Машинка. Я сам читал, — отрезал Остап.
Попугаев забегал по комнате.
— Почему же она красная? — воскликнул он, ломая руки.
— Потому что покрасили.
— А почему висит?
— Потому что повесили.
— А… это самое… в гостиной… Почему в гостиной?
— Чтоб труднее было угадать.
Попугаев в изнеможении опустился на стул. Его внутренний мир был разгромлен. Жизнь потеряла смысл. Усы его опустились. Оловяшки потускнели.
— И не пытайся понять, — Остап был беспощаден. — Ты глуп. Мозг у тебя, Никанор, отсутствует совершенно. У тебя нет мозга, даже фабрики Чужаго. И я с уверенностью могу сказать, что твой бедный папа мог бы быть стекольщиком, потому что такой прозрачной башки, как у тебя, я не видел еще ни разу в жизни. Но ты, друг Никаноша, не печалься. Пройдет каких-нибудь сорок лет и ты привыкнешь. Кстати, известно ли тебе, что такое "Стг" и "Иятрп"? Не известно? Ага! — Остап взял Попугаева за грудки. — А это значит: "Сиди тихо, гнида. Иначе я тебе ребра переломаю!"
Собравшись с духом, Попугаев сделал попытку улыбнуться:
— Право не пойму, уважаемый Остап Ибрагимович, к чему такой антураж?
— Так уж и не понимаете, уважаемый Никанор Павлович? — Остап хищно оскалился. — Тогда ответьте мне, товарищ лектор, на такой филологический вопрос: откуда у русского человека фамилия Попугаев?
— От дедушки, — быстро ответил Попугаев. И охотно пояснил:- он и сейчас живет… в доме обеспечения старых политкаторжан.
— Что, такого знаменитого дедушку и прокормить не можете?
— Ну, как человек интеллигентный, вы понимаете, что люди нашего круга не умирают с голоду…
— Ты уж точно умрешь не от голода. — Остап дважды пристукнул Попугаева затылком об стену. — Ладно, колись. Твой папа был не стекольщиком. Верно? Верно. Значит, кем был твой папа? Остается одно — графом. Верно, Средиземский?
— Право, Остап Ибрагимович, видит бог, не пойму…
— Бог видит, да не скоро скажет. Колись, гнида! — взревел Остап. — Душу выну! А тело под колонну положу, до следующего Дня пионерии не найдут.